— Послушайте, но вы же варили самогон, признайте хоть это!
— Канешно. Вси варылы и я варила. В партызанському отряде, колы у нас спырту не було, а багато раненых… Варыла градусив пид девяносто, було дило… З усього варыла: з картошки, буряка, яблук, груш, ягод, морквы, помидорив… А з кавунив?.. З усього варила, бо нимецький гебиткомиссар талонив на сахарь не давав. З талонив не зварыш. Вообще той, хто талоны прыдумав, не знае, що самогон можно вариты з усього, що зелэние та ростэ.
— Я еще раз вас спрашиваю, гражданка Тарасенно: где находится самогонный аппарат?
— Та його красни слидопыты откопалы в блиндажи, хотилы в музейному куточку поставыты, так директора школы за цэ чуть з партии не выкынули.
— Вы мне байки не рассказывайте, гражданка Тарасенко! А если я сейчас приду с понятыми и найду самогонный аппарат здесь?
— Та нэ треба людей беспокоиты. Дывиться без понятых, колы вам так хочэться. А шо найдэтэ, так хай вашэ будэ…
«Вася, ты соображаешь, с кем ты связался? Она же гестапо вокруг пальца обвела, а там волкодавы сидели не чета нам, извини, пожалуйста, — услышал Василий Филимонович голос горячо любимого начальника. — Тебе хочется, чтобы заявление обязательно подтвердилось? Зачем тебе это? Улик ты не найдешь, самогонный аппарат она так запрятала, что с собаками не разыщешь, сам же продукт, как ты догадываешься, выпит, а запах выветрился. Заявление может и не подтвердиться, если ты ласково улыбнешься гражданке Тарасенко, расположишь ее к себе. Только не обольщайся, не забывай, кто она… Дай ей почитать заявление, а?»
Товарищ подполковник толкал как бы участкового к сговору с самогонщицей, пожалуй, с полувековым стажем, и хотя Василий Филимонович не до конца понял замысел начальника, сомневался даже в целесообразности такого шага, однако перечить руководству не привык.
Старушонка цепко взяла бумагу, отставила ее подальше от себя, собираясь читать без очков, и по тому, как пролесковые глаза забегали по строчкам, участковый определил, что самогонщица обладает приемами скорочтения, может при этом и способностью запоминать текст слово в слово — как никак она именно этим когда-то и занималась.
— Так цэ ж Араплан, черна душа, Сергийовычу и писля смерти дошкуляе.
— Кто-кто? — переспросил Василий Филимонович, предчувствуя совершенно нехороший поворот событий.
— Та е такый гад на свити. Араплан Биля-Брычко, або Около-Бричко по-российському. Ходыв-ходыв, напысав все-таки…
«Силы небесные! — взмолился в душе Василий Филимонович. — Сохраните меня и помилуйте! И здесь он, как же, без него нигде вода не святится, нигде самогон не варится. Надо же — какой вездеход!..» И еще он подумал, что надо сменить участок, пасть на колени перед Семиволосом, пусть сжалится, иначе никакого житья, никакого нормального отправления милицейских обязанностей.
— Вы шось пополотнилы, — сказала старушонка и, видя, что он не понял, разъяснила: — Ну, побледнели…
— Ничего, душновато сегодня, — поправил на боку планшетку Василий Филимонович. — А кто это такой Около-Бричко?
— Хто такый Биля-Бричко? Зараза, ось хто. На початку вийны хлопци Сергийовыча зустрилы його в лесу з матрасом грошей. Хлопци тилькы начинали партизаныты. Так Араплан гроши отдав Сергийовычу пид розписку, а сам чкурнув, втик, бо велыкым начальником сэбэ считал — фининспектор!.. Вже в Германии, колы Сергийовыч командував дивизией, воно, оцэ Биля-Бричко, служыло писарчуком. Так воно прыйшло до Сергийовыча и кажэ: трэба мэни даты за той матрас грошей якщо не звания Героя Радянського Союзу, то бойовый орден. Война закинчылась, а у нього нэма бойового ордена! Сергийовыч взяв та и послав його по-нашему, по-простому… А воно взяло та и напысало: матрас грошей взяв, розпысочка ось вона, а гроши дэ? Хлопци дэсь закопалы, а тых хлопцив в жывых нэма.
Та видступыв без наказу, та пивчаса в плену був, та вроди цэ скрыв, можэ, вин нимэцькый шпигун, так на всякый выпадок Сергийовичу десятку далы на роздумы. Ото такый вам и Араплан… Зараза вона и е зараза…
— Значит, вы категорически отрицаете факт самогоноварения, — сказал Василий Филимонович, и в тоне его основное место занимала полная и безоговорочная капитуляция. — Заявление без подписи вы считаете злостной клеветой на товарища Халабудина, то есть на его светлую память?
