Неизвестно сколько продолжался бы этот шабаш, если бы внутри гаража не обнаружилось покряхтывание и бормотание, из которого отчетливее всего выделялись непечатные обороты. Затем раздался лязг открываемого засова, железная дверь с медленным скрипом стала отворяться, из-за нее вначале показался конец деревянного инвалидского костыля, раздался возглас: «Степка ты что ль, спать не даешь?!» Вслед за ним показался заспанный, в синей обвисшей майке владелец гаража. Он обвел удивленным, все еще мутноватым взглядом присутствующих, не понимая, отчего столько народу толпится возле гаража, и немо вопрошал у рядового генералиссимуса, чье обличье ему показалось немного знакомым и больше всех внушало доверие: а где Степка-рулило? Решив, видимо, что Степка где-то здесь, его надобно лишь обнаружить, владелец сделал несколько шажков-ковыльков и увидел стенку, которой крепкие лбы шустрых американцев придали правильную вогнутую форму, и теперь с этого бока гараж вообще напоминал собой приемную чашу телевизионной станции системы «Орбита».
— Ё-о — мое-о! — провозгласил ветеран и, спустя несколько мгновений, потряс останкинские окрестности раскатистым, жестким вопросом:
— Кто-о-о?!?
Последняя порция заокеанских шустряков попрыгала в вертолет, тот взмыл, бесшумной тенью скользнул над головой, взяв курс на Садовое кольцо. Даниэль Гринспен в мгновение ока прыгнул в машину, рванул с места, однако хозяин с возгласом «Хах, хады!» достал все-таки головкой костыля дипломатический лимузин. В аккурат попал по багажнику, да так, что взметнулось и осыпалось облачко краски типа нашей, так называемой морской волны.
Мистер Эбаут-Брич поддался дурному примеру и тоже пустился наутек, хотя ему ли бояться ветеранского костыля? Американцы дали деру ясно почему: дело не в гараже, которому стенку разгваздали, а в огласке, дипломатических тонкостях. Не мог он рассчитывать на благодарность хозяина гаража, вот и рванул от греха подальше. Поскольку он побежал, инвалид помчался за ним — так всегда бывает. Рядовой генералиссимус убегал тяжко и ватно, каждый шаг неподъемных, словно ртутных, ног давался с невероятным трудом — так и положено бегать во сне, однако инвалид, на костылях, настигал его, при этом не столько запыхавшись, сколько матерясь в неподходящем для такого момента спокойном и рассудительном тоне:
— А я… …… думал, Степка… …… скребушится. А я… …… глядь… …… рыла-то не те!.. …… не наши!.. …… то ли трофейные, то ли союзнички!.. …… чтоб не пить мне больше — союзнички. Сейчас я… …… шпиона американского… обратаю! Обратаю… …… не пикнешь, курва… ……!
Инвалид дышал ему уже в затылок, сотрясая гулко и тяжко землю, словно взял свою единственную ногу взаймы у каменного командора. Аэроплан Леонидович еще разок рванулся, но ветеран сделал то же самое на миг раньше — и сдавил горло. «Пусти!» — хотел крикнуть Аэроплан Леонидович и не мог, наконец, глотая собственный язык, проснулся — мятая, скрученная в жгут простыня действительно была на горле.
Вечером в международной программе по телевидению показали странную потасовку на Капитолийском холме, комментатор объяснил, что в ходе разгоревшейся предвыборной борьбы сторонники республиканской партии решили вдруг вздуть приверженцев демократов. В мельтешащих кадрах репортажа о потасовке Аэроплан Леонидович узнал некоторых своих утренних клиентов, и он вспомнил с грустью Ивана Где-то, шпыняющего постоянно отсутствием каких-либо способностей к литературе, покачал обреченно головой и произнес с великой обидой и великой горечью от издательских нравов:
— Эх, Ванька-Ванька… Говоришь: талантов нету! Если даже спросят, я отвечу…
Степка Лапшин, преследуя, как всегда, цель получения нетрудового дохода для приобретения в известном отделе продукта хотя бы по явно преувеличенной себестоимости, действуя методом ндивидуальной трудовой деятельности, ухитрился выполнить заказ соседа в числе шести предметов. До того, как пристраститься к нетрудовым, Степка баловался рационализаторством и изобретательством, однако тягомотина вокруг творческого дела, где сроки рассмотрения едва ли не равняются по продолжительности геологическим эпохам, отвратила его от всякого творчества в установленном порядке и подтолкнула к поиску обходных путей, тем не менее прямо выводящих к желаемому эквиваленту всех земных трудов и благ.
