Когда мы имеем дело с СССР, мы имеем дело с попыткой преобразования общества. Хотите ли вы добиться изменений в мире или, наоборот, не допустить в нем никаких изменений — вы не сможете пройти мимо уроков этой попытки. И вы не сможете пройти мимо тех — как бы малочисленны они ни были, — кто не примирился с ее кажущейся удачей.
Мы возвращаем словам «свобода» и «человек» смысл, который был утрачен у нас, а, может быть, утрачен и у вас. Я прошу вас помнить о тех, кто сидит сейчас в тюрьмах и лагерях ради того, чтобы существовало самое понятие свободы.
Еще раз благодарю за высокую награду.
>Речь по случаю вручения Премии прав человека за 1976 год Международной лигой прав человека. За прошлые и последующий год Лигой были награждены: Андрей Сахаров, Роджер Болдуин, Мстислав Ростропович, Даниэл Патрик Мойнихан, У Тан, Моррис В. Абрам и Марио Соареш. Речь опубликована в «Новом русском слове» 11.12.76, «The New York Times» 3.2.77 (США) и в «The International Herald Tribune» 7.2.77 (Франция).
Движение за права человека в СССР
Почти двенадцать лет в СССР существует феномен, известный сначала под именем Демократического движения, а сейчас — Движения за права человека.
В широком смысле слова к Демократическому движению можно отнести всех — вне зависимости от их методов и конечных целей, — кто выступает за демократизацию существующего в СССР режима, за расширение прав общества и ограничение прав власти (при этом надо оговориться, что «общества» в западном смысле слова в СССР не существует, а права власти практически безграничны). В узком смысле слова к движению относятся те, кто сам себя считал и называл участником Демократического движения.
Начало движения
Реформы Хрущева, при всей их противоречивости, отвечали общему стремлению общества к либерализации. Поэтому намерение послехрущевского руководства повернуть назад не могло не вызвать сопротивления, тем более что за годы хрущевской оттепели общество разморозилось и чувствовало себя уже смелее.
Первым столкновением между властью и обществом был суд над Андреем Синявским и Юлием Даниэлем. Маленькая демонстрация на Пушкинской площади 5 декабря 1965 года, организованная Александром Есениным-Вольпиным, с требованием гласности суда, может считаться началом движения.
Суд не был гласным, но он был задуман властями как «показательный»: газеты проклинали двух писателей, публиковавших свои книги за границей, проводились собрания с их осуждением. Однако суд оказался скорее «антипоказательным»: он показал, что и на скамье подсудимых можно сохранить свое достоинство, что в СССР возможен политический судебный процесс без покаяния и с явной моральной победой подсудимых над судьями.
Суд скорее воодушевил людей на борьбу, и эта борьба приняла форму, хорошо известную многим обществам, жившим под диктатурой, — обращение к власти с весьма скромными петициями: о гласности суда, о смягчении приговора, не возрождать сталинизм, не проводить репрессии.
В ответ власти решили провести новый «показательный» суд — над Александром Гинзбургом и Юрием Галансковым, первый из которых составил сборник материалов о деле Синявского и Даниэля, а второй — самиздатский литературно-политический сборник «Феникс». Однако их арест в январе 1967 года и суд над ними через год опять стали скорее катализаторами общественного движения, чем его глушителями.
Владимир Буковский организовал демонстрацию в их защиту и был сам арестован, но и на суде он отстаивал право человека на выражение своих мнений. Павел Литвинов был вызван в КГБ и предупрежден, что если он подготовит сборник материалов о суде над Буковским, то будет сам осужден. Литвинов сделал беспрецедентную вещь: он записал свой разговор в КГБ и начал распространять запись.
Ни Галансков, ни Гинзбург не признали себя виновными. Ежедневно у здания суда — в суд их не пускали — собиралась толпа сочувствующих, а также иностранные корреспонденты. Благодаря им об этих событиях узнавала мировая печать — а западное радио транслировало новости обратно на СССР, так что в СССР почти не было людей, которые так или иначе не узнали бы о движении протеста.
