Жестом указав, что собирается войти внутрь, девушка скрылась за восходящими потоками пара, и вскоре послышался свист выравнивания давления в атмосферном шлюзе. Двери распахнулись и девушка подлетела ко мне, на ходу снимая очки и демонстрируя ровные ряды мелких белых зубов.
— Евгений Ваше имя? Зовут меня Анастасией. Тея Каннон, учитель классов младших. Пилот Ваш на сегодня.
— Рад знакомству, Анастасия. Вы оделись не по погоде, я нахожу.
Девушка рассмеялась и прихватила волосы на макушке полимерной заколкой.
— Мы, дети Марса, потомки первых колонистов. Удивляем часто вновь сюда прибывших. Вы со временем поймете.
— Анастасия, Вы говорите верлибром, стихом свободным, — Я испытующе взглянул на девушку, мягко ступающую рядом в направлении атмосферного шлюза, — Почему?
— Не тайна это. Я, как часть эксперимента, учу детей стихами мыслить. Мозг работает иначе, когда слов порядок измененный в речи. Недостаточно одну лишь часть алмаза шлифовать, бриллиант так не получишь, — Анастасия задумалась на секунду и добавила, — Быть может, это выглядит и странно.
Я кивнул как-то боком и усмехнулся, поймав на себе взгляд полный сарказма за миг до того, как защитные очки скрыли её серые загадочные глаза.
— Непривычно холодно для Вас на Марсе. Оденьте шлем: вот этот. За дорожку пара, где давление близко к Земному, не ходите – может быть опасно.
— А Вы ходили, и не замерзли? Сколько там десятых атмосфер?
— Есть места, где достаточно вполне. Но в одиночку – даже не пытайтесь повторить, — Анастасия опустила рубильник, открыв дверцу воздушного шлюза.
Горячие струи пара в доли секунд опутали нас с головы до ног. Идя по дорожке я с ужасом наблюдал, как хрупкое тело Анастасии заволокло горячими клубами водяных испарений. Словно не замечая их, она продолжала идти к стоянке флаеров весело пританцовывая, словно беспечный ребёнок.
Мы подошли к марсианскому воздушному судну, и дверца шлюза уехала вверх, приглашая нас войти. Анастасия вскочила на короткий трап и указала мне кресло второго пилота. Внутри флаера царил сумрак. Этот тип воздушных судов разрабатывался специально для передвижения в условиях низкой гравитации при сильно разряженной атмосфере. На Земле даже модификации подобных судов практически не использовались.
Анастасия задраила люк и сказала, что шлем можно снять. Положив руки на экран управления, она завела двигатель. Послышался протяжный свист раскрутившихся вентиляторов, перемежающийся глухими ударами гидравлических поршней.
Флаер взвился в воздух и взял курс на юго-восток, в сторону Лабиринта ночи, немного западнее долины Марринера.
Анастасия включила передатчик, замигавший зелеными огнями внешней связи с Центром.
— Регистрационный номер 18/4-ЗВ, пункт назначения – геологический центр Арес-8 в квадрате 74.
— Воздушная трасса 14-П, доброго пути.
— Перехожу на автоматическое управление. До скорой встречи.
Загорелся дисплей автоматического управления, флаер покачнулся и начал медленно набирать скорость.
Фиолетовое солнце догорало на горизонте, лениво опускаясь за ржавые дюны. По левому борту дул сильный ветер, поднимая в воздух тысячи песчинок пыли, а над этой рыжей пеленой, словно дикие птицы, кружилось несколько флаеров.
Пейзаж мертвой и пока ещё пустынной планеты, на которую посмела ступить нога хрупкого человека, вызывал тяжёлое ощущение на сердце.
— Увидеть здесь леса не сможем с Вами мы, — Анастасия внимательно вглядывалась в моё лицо из полутени, — и в реках искупаться не дано нам будет. Век человека короток, а век мечты – не беспределен разве?
— Людям надо где-то жить. Полагаю, что любой, сажающий семя дерева, не дождётся плодов с его ветвей. Он делает это для будущих поколений.
— Но в том ли дело? — Она выехала из тени и бросила мечтательный взгляд на садящееся бледно-фиолетовое солнце, — Не знала мира я иного, чем мир барханов Марса. Жить под сводом куполов – так тяжело, и каждый здесь рожденный человек стремится их покинуть. Разбить стекло, увидеть небо, почувствовать росу.
Я почти её понимал. Она говорила без доли поэтичности, как это делали невоздержанные поэты Земли во все времена. Нет, для неё это не было абстракцией, но самой настоящей объективностью, ежедневной реальностью. Если и присутствовало в ней что-то от поэзии, то лишь потому, что всю свою жизнь она превратила в поэзию о будущем и в страсть по настоящему.
