Мама не понимала, но печально кивала в ответ.
В рабочем компьютере Вадима Завалова уже хранилось составленное заявление на адрес департамента гуманитарной политики. Совсем скоро Завалов должен был снова оказаться под чужим белым небом, в должности учителя русского языка…
* * *
В тени ангара было ветрено, но все равно жарко. Пот катил ручьями, пыль липла к коже. Студенты сидели на собственных рюкзаках, с пугливым интересом глядя, как техники копаются в потрохах старенькой «вертушки». Четыре девочки, семь мальчиков, не старше двадцати пяти, в куртках с советским флагом на нашивках. На покрасневших от солнца физиономиях одно и то же: «Что я тут делаю?»
– Вот фокус будет, если в воздухе развалится, – хихикнул один.
– Вряд ли, – сказал Завалов. – В первый раз тоже так думал.
Парень оживился.
– Так ты что, из персонала базы?
Будто по густому загару нельзя было догадаться.
– А кто по распределению?
– Соцчасть, учитель, – ответил Завалов, задумчиво потирая новый браслет.
Доступ к гражданскому аккаунту, трехступенчатая система защиты. И лично пополняемая база материалов проекта. Все подсоединено к коробочке-переводчику за ухом и простенькому визору. Страховка на случай непредвиденных затруднений.
Парень заерзал и неожиданно полез в рюкзак. Протянул Завалову толстую папку в пластиковой обложке.
– Это круто, что мы прямо здесь встретились! Все равно мне к вам. Я работаю над инновационным проектом в области обучения…
Завалов вчитался в документы и с трудом сохранил серьезное выражение лица.
– Дай-ка я сэкономлю тебе время и, возможно, еще что-то очень ценное, – сказал он. – Единственный компьютер, на который ты можешь положиться – это собственная голова.
– Чего-чего?
– Мы сейчас в средневековье. Тебя за содержимое рюкзака собственные ученики грохнут, не моргнув и глазом. И ты им предложишь эту папку? Они и туалетной бумагой не все пользуются! Ты в пролете, по всем фронтам.
– Но я же не собираюсь кидаться на всех, без разбора! – возмутился парень. – Для начала соберу небольшую группу.
– Да. Проходили.
– Получу данные для анализа, проработаю ошибки.
– Ага. И это проходили.
Парень смерил Завалова долгим взглядом. Поинтересовался тихо:
– И сколько?
– Да три года уже. Ничего, движемся потихонечку.
Техники на взлетной площадке ругались, вертушка медленно крутила лопастями. До отправления в лагерь «Пылевой-10» оставалось еще пять минут.
Александр Руджа
Лейтенант Немо
Амстердам встретил его резким, порывистым ветром – в третий раз это уже стоило считать традицией. Было ли дело во времени года или сказывалось расположение в устье двух рек – неизвестно. Город находился чуть ниже уровня моря, и в эту низину постоянно забирался холодный морской воздух, который с разбойничьим свистом и хохотом несся потом по Амстелу и Эй, раскидывая вертлявые отростки по улицам и площадям, районам и каналам.
Олегу Амстердам нравился. Нравился своей добродушной расслабленностью, сочетающей узкие старинные здания с похожими на удочки лебедками на крышах, диковатую, развязную, пахнущую чем-то жженым публику – и вместе с тем четкую, почти машинную аккуратность и собранность. Один и тот же человек мог продать тебе недельный чип-имплантат, дающий право бесплатного посещения всех музеев города, и тут же, сорвав надоевший пиджак, затащить на бесшабашный рэйв по соседству. В Амстердаме непонятным образом переплетались безалаберный галльский дух и дисциплинированный германский демон. Где-то они шагали нога в ногу, где-то безуспешно делали вид, будто незнакомы, а порой сливались в настоящие химеры.
Выйдя из здания вокзала, напоминавшего дворец какого-то немецкого князя из самых зажиточных, Олег с любопытством огляделся. Да, за те годы, что он здесь не был – сколько, десять? – город заметно сменил облик. Площадь Дам, откуда начинались когда-то туристические экскурсии, оказалась закрыта. Каналы, когда-то заполненные лодками, яхтами и стоящими на приколе баржами, были теперь холодны и пустынны.
И самое главное – свет! Там, где Амстердам переливался раньше красными мельницами, желтыми ведьмиными хвостами и синими окнами голо-реклам, царила угрюмая, непроглядная темнота. Уличные фонари, забранные частыми антивандальными решетками, правда, горели, и мертвой зеленью мерцала фосфоресцирующая краска, обозначавшая край набережной, но в целом все это пустынное безмолвие имело довольно гнетущий вид.
