В 1932 году Полонский умер.
И не сразу его богатейший личный архив попал в руки специалистов.
В 1946 году в Литературный архив в Москве стали поступать многочисленные бумаги Полонского. Разобрать их, описать — это, конечно, был большой труд.
Среди всевозможных часто перепутанных рукописей, каких-то тетрадей без начала и конца нашлись две тетради.
Может быть, они и не привлекли бы к себе пристального внимания, но архивисты, листая эти тетради, установили: почерк не Полонского. Почерк, который в бумагах критика встречается впервой. Определили этот почерк как «обычный писательский». Но на первой странице рукописи, написанной «обычным писательским», совсем другим и не совсем обычным почерком стоит: «Повесть эта не была нигде напечатана». И подпись: «А. Герцен».
Герцен! Его же рукою на полях и в тексте тетрадей сделаны многочисленные вставки, исправления.
Повесть Герцена, которая нигде не была напечатана!
Повесть называется «Долг прежде всего».
Но как эта рукопись попала к Полонскому и почему о ней ничего не было известно до 1946 года? На второй вопрос ответить, наверное, легче: по каким-то причинам Полонский никому не рассказал и не опубликовал этот бесценный документ. Может быть, он собирался это сделать, но не успел.
Стали выяснять историю этой повести и довольно скоро установили, что Герцен начал работать над нею в 1847 году. И уже читал первую часть повести Белинскому, когда тот приезжал в Париж. Повесть предназначалась для «Современника». Но, конечно же, она не могла быть здесь опубликована.
После событий 1848 года Герцен стал невозвращенцем, был объявлен вне закона, русская цензура следила за любой щелью, через которую в русскую печать могли бы проникнуть «зловредные Искандеровы сочинения».
В 1851 году Герцен решил, наконец, напечатать повесть хотя бы по-немецки и переслал ее доброму своему знакомому переводчику Вильгельму Вольфзону. Вольфзон сделал перевод, но повесть не вышла и на немецком языке, видимо германская цензура тоже была начеку.
Герцен был настойчив. По оставшимся черновикам он переработал рукопись, и в 1854 году она, наконец, увидела свет в Лондоне в сборнике «Прерванные рассказы».
Но это был уже сокращенный вариант прежней повести.
Герцен умер. Рукопись исчезла. Ее искали, но тщетно.
И вдруг в 1887 году в Дрездене появляется на немецком языке «Долг прежде всего». Полный вариант повести, тот, первоначальный, который Герцен посылал Вольфзону.
А следов рукописи нет.
Наступил новый век. В конце 20-х годов Вячеслав Павлович Полонский получил заграничную командировку и прибыл в Париж. И, конечно, страстный библиофил не мог пропустить ни одной букинистической лавочки, особенно в «заповеднике букинистов» на берегу Сены.
Там-то он и наткнулся на рукопись Герцена. Как она попала в Париж, к букинистам, — об этом можно только гадать.
Повесть Герцена стала известна и широкой читательской аудитории. В «Литературном наследстве» за 1953 год она была напечатана по первоначальному варианту.
ПОДАРОК СИНЬОРЕ АЛЕКСАНДРИНЕ
А вот и совсем неожиданная встреча, в том же Архиве литературы и искусства в Москве. Бумаги, рукописи каких-то воспоминаний, письма и барельеф.
Барельеф Гарибальди.
Рядом письмо: «…Вы спрашиваете, что я думаю о Вашем нынешнем правительстве? Ваш монарх ищет прославить свое царствование освобождением рабов. Надеюсь, что это дело будет завершено. Такой ореол славы, разумеется, лучше всяких побед… Через Вас, русскую женщину, я шлю сердечный и искренний привет Вашему храброму народу, которому предстоит принять участие в будущих мировых событиях». Слова пророческие, вещие, они сказаны вождем итальянских патриотов в 1872 году. Но кто же та женщина, которая должна была донести эти слова до своего народа?
Известная картина русского художника Валерия Ивановича Якоби «Привал арестантов». Хмурые, косматые тучи. И белые журавли. Они вольные. А на земле, на голом поле под дождем на короткий привал остановилась партия арестантов. Сидят понуро, осматривают кандалы. На телеге — мертвый, в тонких сапогах, на пальце свесившейся руки — дорогое кольцо. Это политический. Поодаль группа женщин. У одной на руках грудной ребенок. Молока нет, и в глазах матери тоска, любовь и боль. Очень сильный образ!
