В районной газете «Знамя колхоза» была напечатана заметка «Широкая душа», где подробно, с язвинкой, рассказывалось о «помощи» Возницына колхозу «Рассвет» во время посевной.
— Ладно, не тычь, а храни на память, — отвел от лица газету Паникратов. — Ты что ж хочешь сказать: «продолжение следует»?
— Как?
— Да так. Хочешь снова в газету попасть — сделай одолжение, я первый напишу. Не хочешь, так пойдем сейчас к Ивану Симакову и будем договариваться. Раз решили — надо учить!
Макар снял кепку, достал пропахший табаком платок и старательно вытер бритый массивный череп, к которому были прижаты неподходящие маленькие, аккуратные, почти детские уши.
— Дубьем бы учить этих рассветинцев, дубьем, — проворчал он.
Это означало, что Макар согласен.
Председателя колхоза «Рассвет» Симакова они нашли на окраине деревни Тятино-Осичье, около кузницы. Тут же, у кузницы, стояла и лошадь Симакова, такая же круглая и низкорослая, как и ее хозяин. Кузнец, молодой парень без рубахи, с грудью, закрытой грубым брезентовым фартуком, и сам председатель, поглядывая озабоченно на ноги лошади, о чем-то совещались.
Появление Паникратова и Возницына прервало это совещание. Кузнец сразу же полез в карман, достал облупленную банку из-под леденцов и газету, сложенную гармошкой. Эту газету он развернул и с нарочитым сожалением вздохнул, поглядывая на Макара Возницына.
— Закурить бы, да вот газетку жалко. Здесь заметочка одна есть. Вокруг нее все выкурил, а ее храню. Нет ли, Макар Макарович, у тебя на заверточку бумажки?
У Возницына лицо снова стало наливаться бурой краской.
— Уж будет тебе, — недовольно проворчал Симаков.
На добром щекастом лице Симакова быстро бегали вечно смущенные глаза. И сейчас он испуганно озирал ими наливающееся гневом лицо Макара. Но Макар не разразился руганью, он только обернулся к Паникратову и спросил:
— Хороши? А? Хороши! Вместо благодарности, что с севом выручил, насмешки строят. А?
— Уж ладно, в самом деле… — снова примиряюще начал Симаков.
Но кузнец не унимался:
— Мы тебе благодарны, Макар Макарыч, да не за все. Вспахали — спасибо, а вот, к примеру, рассаду подбросили, ну прямо — на, боже, что нам негоже.
— Ох, да будет, право!..
— Интересно. Рассада не нравится? Скажите на милость! Федор Алексеевич, слышите? — растерянно повторял Макар, взглядом призывая Федора Алексеевича быть свидетелем этой черной неблагодарности.
Паникратов молчал. Кто прав, он не знал: конечно, рассветинцы неблагодарны, но возможно, что им подкинули завядшую, с «потревоженными» корнями рассаду, — мол, сойдет, не за деньги, «дареному коню в зубы не смотрят».
«Пожалуй, прав-то Роднев: нет пока что дружбы между колхозами».
Паникратов приехал в райком по вызову Роднева.
— Входи, входи! — приветствовал Роднев, вставая из-за стола. — Что-то не слышно тебя было, притаился, ни одного звонка. Рассказывай, как дела?
Паникратов сел и с неискренним равнодушием ответил:
— Плохо.
Он был готов на все: станут на бюро крыть — их право, попросят с работы — тем лучше, уедет.
— Так. Дальше.
— Дальше некуда. Плохо.
— А точнее?
Ни лгать, ни краснеть Паникратов не умел. Он поднял взгляд и глухо, с расстановкой начал:
— Давай говорить начистоту. Обратиться к тебе я не мог. Сердце не лежало. Нам вместе работать нельзя. Оставить в покое ты меня, знаю, не оставишь. Значит, мне надо опять уезжать.
Если Паникратов не умел краснеть, то у Роднева багровые пятна проступили на лице. Удивил и обидел его даже не разговор Паникратова, а взгляд — дикое недружелюбие, не прячась, не таясь, глядело на него из-под паникратовских бровей.
Роднев вскочил, с силой ударил небольшим сухим кулаком по столу. Упал стаканчик, раскатились по зеленому сукну красные, синие, желтые карандаши. Паникратов удивленно поднял брови — он впервые видел таким Роднева: с пылающими пятнами по всему лицу, взбешенного.
— Бежать! Нет, ты будешь работать! Что это за личные счеты, ком-му-нист Паникратов!
Он выдернул листок из папки, ткнул Паникратову:
— Читай!
Это было решение бюро райкома партии, где говорилось, что на председателя сельсовета Паникратова возлагается ответственность за организацию общественного труда на строительстве былинской гэс.