Буфетчик, мужчина с пухлым лицом и скромной улыбочкой, пил кофе, когда вошёл доктор Тириони. Кофе гостю он не предложил, а только взглянул на его красный нос. Он видимо был рад, что клубный зал будет занят, потому что это хорошо для буфета. Показав его доктору Тириони и взяв на себя похлопотать пред старшинами о том, чтоб плата за неё была «божеская», буфетчик поставил перед ним графинчик водки, и они выпили по одной и по другой. Он улыбался, производил приятное впечатление всей своей холёной фигурой; и был того мнения, что Тириони получит с вечера чистых семьдесят пять рублей, «на худой конец». Магик охотно верил, и они расстались приятелями.
Погода стала хуже, и дул резкий ветер. Магик шёл, нахлобучив цилиндр, и забыл о ссоре с женой. Он потирал от холода руки и думал о том, что ещё недавно у него была недурная шубка со скунсовым воротником.
По пути в типографию, магик зашёл в полицейское управление. Было уже часов одиннадцать.
В коридоре толпились мужики. Цыган, у которого кровь запеклась в густых как войлок волосах, лежал плашмя на полу и стонал. Евреи о чём-то оживлённо шептались.
Доктор Тириони вошёл в канцелярию. В большой комнате, с низким потолком, с загаженным полом, сидели за чёрными столами молодые люди, сгорбившись, и строчили. В одном из них магик узнал вчерашнего господина в нанковых брюках и со скучающим лицом.
– Вам что угодно? – сказал он, уставляясь на магика грустными глазами.
– С афишей… О разрешении дать в городе магическое представление… – начал доктор Тириони.
Грустный человек молча указал пером на дверь с надписью: «Присутствие», и магик не без страха направился туда.
IV
Дверь отворилась, и он увидел продолговатую комнату, где свет, казалось, падал только на стол, покрытый красным сукном и украшенный раззолоченным зерцалом. За столом сидел исправник, тучный как боров: белые, раздутые щёки, маленький суженый лоб. Молоденький секретарь докладывал дело. Помощник исправника задумчиво смотрел в окно.
Магик остановился у порога. Он ждал и молчал, когда обратят на него внимание.
Но время шло, и исправник ни разу не поднял на него глаз. Он кашлянул – всё равно, не замечают!
По временам, исправник брал перо и подписывал бумаги, или обращался к помощнику и дружелюбно толковал с ним. А иногда просто зевал, раскрывая огромный чёрный рот, причём в жирной мякоти щёк совсем исчезали его глаза, и собиралась в морщины кожа на стриженой голове.
Наконец, как бы нечаянно увидев длинную и печальную фигуру магика, исправник слегка повернул к нему лицо и сиплым басом произнёс:
– Вам что?
Доктор Тириони поклонился и подал писанную афишу. Исправник развернул её, прочитал. Помощник исправника тоже заглянул в неё.
– Ну? – промычал исправник, хмуря брови. – Чего же вы хотите?
Магик объяснил, что просит разрешить напечатать афишу.
Исправник опять принялся читать её.
– Документы заявлены?
– Так точно.
– Это что ж за доктор Тириони?
– Магический псевдоним, г-н исправник.
– А ваша настоящая фамилия?
– Павел Климентьевич Курицын.
Исправник погрузился в афишу.
– Воля ваша – я таких званий не могу позволить. Какой вы профессор! Покажите мне диплом.
– Помилуйте, я уж честь имел объяснить…
– То-то! Всё враки. Это, знаете, наглая эксплуатация! – обратился исправник к своему помощнику. – Не могу разрешить, – сказал он доктору Тириони-Курицыну и вручил ему обратно афишу.
Магик засуетился. Он вынул несколько печатных афиш в удостоверение, что везде ему разрешали именоваться доктором Тириони, известным профессором, магнетизёром, энциклопедистом, почётным членом спиритического общества в Петербурге и проч., и проч.
– Везде разрешали, – сказал исправник, – а у нас не разрешают, – и указал на дверь.
Магик вышел, униженный, сердитый и с сознанием, что чёрт возьми! голодная смерть довольно близка.
Он побрёл в гостиницу. Марилька всё привела в порядок, и грязная каморка казалась чистенькой. Сеня лежал на постели. Марилька стояла возле него, скрестив руки.
– Павел Климентьич! – произнесла она надорванным шёпотом.
– Ну?
– Болен наш ребёнок.
– Вижу, – сказал он, глянув на мальчика.
Магик тёр свои руки, согревая их дыханием. Мальчик никого не узнавал, закатывал судорожно глазки, и тоненькие пальчики его восковой ручки потихоньку шевелились.
