Вывод был однозначным. Прокуратура просила суд удовлетворить требование о признании Яна Эгиля Скарнеса виновным в убийстве его приемных родителей Кари и Клауса Либакк, а также в покушении на жизнь официального представителя ленсмана, в которого он стрелял, когда тот его обнаружил. Было также рекомендовано продлить Яну Эгилю содержание под стражей до окончания следствия, лишив его при этом права посещений и переписки в течение первых четырех недель.
Против этого яростно возражал Йенс Лангеланд. Он указал на то, что и отпечатки пальцев на оружии, и следы на месте преступления объясняются тем, что Ян Эгиль действительно побывал на месте преступления, однако уже после того, как все произошло, — вернувшись в понедельник домой из школы. Находясь в шоке, он схватил оружие, перезарядил его, после чего спрятался в доме, боясь, что уголовники могут возвратиться. Когда во вторник появился помощник ленсмана, юноша мог решить, что это и есть преступник. Или же решил, что тот намерен наказать Яна Эгиля за то, чего он не совершал, — отсюда и его агрессивная реакция.
Лангеланд согласился с обвинением в том, что Ян Эгиль «в панике» выстрелил в помощника ленсмана, но в этом случае у него было оправдание — он находился, судя по всему, в состоянии шока.
Адвокат сознательно не стал касаться роли, которую сыграла во всем этом деле Силье, но заявил, что в заключении полиции столько невыясненных фактов, что суд, бесспорно, должен отклонить требование в признании Яна Эгиля виновным и тот должен быть отпущен до окончания следствия. Говоря об этом, Лангеланд сделал особый упор на возрасте юноши, который едва перевалил за планку уголовной ответственности.
Во время коротких прений представитель полиции спросил Лангеланда, кого он имел в виду под «уголовниками». Адвокат ответил: судя по тому, как развивается следственная ситуация, в деле вполне возможно появление одного или двух «неизвестных», и он убедительно просит полицию в самое ближайшее время сконцентрировать усилия следствия именно в этом направлении. Говоря об этом, он даже намекнул на некоего «хорошо известного преступника из Бергена», который находился в этом районе как раз в день совершения преступления. Представитель следствия коротко посоветовался с ленсманом Стандалем и ответил, что вышеозначенный гражданин действительно был во время совершения убийства в данном районе, однако полиции об этом уже известно и он уже прибыл с офис ленсмана на допрос, который продолжится немедленно после окончания процедуры заключения под стражу.
На этом прения были закончены.
Все это время я то и дело посматривал на Яна Эгиля. Он сидел, склонившись к столу, и поднял глаза лишь пару раз. Он как будто находился в каком-то другом месте, и все, что происходило в этом жутком помещении, к нему никак не относилось. А перед моими глазами сидел маленький мальчик, которого мы с Сесилией отвезли в Осане февральским днем семьдесят четвертого года. Это и был тот самый мальчик, только на десять лет старше, на тридцать два килограмма тяжелее и — если верить обвинению — гораздо опаснее, чем был тогда.
После короткого перерыва суд возобновил работу для вынесения решения, и это решение никого не удивило. Суд поддержал полицейское обвинение Яна Эгиля Скарнеса в убийстве его приемных родителей и покушении на жизнь помощника ленсмана. Требование о заключении под стражу до окончательного завершения следствия с запретом на посещения и переписку в течение первых четырех недель также было удовлетворено.
Когда все закончилось, Яна Эгиля, рядом с которым был Йенс Лангеланд, стали выводить из помещения. В этот момент я встретился с ним глазами. От его взгляда мне сделалось больно и страшно — он был полон ненависти и угрозы. Он, как вертел, прошил меня насквозь. Как будто я лично предал его. Как будто в его жизни предателем был только я.
