— Не твое собачье дело! — рявкнул он в ответ.
— Ладно. Вернемся к Клаусу Либакку. Он тоже принимал участие в контрабанде.
Труде прекратила плакать и подняла на меня внимательные глаза.
— Мог ли он быть причастным к убийству семьдесят третьего года, как вы думаете?
У Терье было каменное, никаких чувств не выражающее лицо. Но взгляд его был все такой же жесткий и злой. В конце концов он произнес:
— Да тогда бы я…
— Вы — что? Поступили бы с ним так же, как если б он был насильником Силье? А что, если это один и тот же человек? Получается, вы только что признали, что у вас целых два мотива для этого убийства. Вы сумели произвести на меня впечатление.
И тут… Проклятое самодовольство! Распетушился, внимание притупилось — потому-то и не успел закрыться от внезапного удара.
Его кулак шел мне прямо в лицо, но я инстинктивно увернулся, и удар мазнул по щеке и левому уху. Зато следующий был более точным. Он попал в грудь — я упал назад, опрокинул торшер, врезался в стену и медленно сполз по ней, пока не оказался на полу, ошалевший и оглушенный. Грудь тупо ныла, ухо саднило.
Надо мной стоял Терье Хаммерстен, готовый позаботиться обо мне, если я попытаюсь снова встать. Труде вскочила с дивана и схватила его за плечо, словно могла удержать.
— Терье! Не надо! Я же говорила! Меня выкинут отсюда…
Я посмотрел на них. Картинка перед глазами плыла. Какое-то мгновение, которое, впрочем, для меня длилось удивительно долго, мне казалось, что передо мной один человек с двумя головами, пришелец из неизвестных миров.
— Класс! — похвалил я. — Заявлять я на вас не стану, Труде, но только если вы сумеете успокоить этого… молотобойца.
Терье Хаммерстен опустил кулаки, сбросил руку сестры со своего плеча, отошел к окну и встал там спиной к нам, уставившись на дорогу, ведущую в центр Дале.
Все еще оглушенный, я медленно поднялся на ноги. Меня поташнивало, а перед глазами плясали серебристые точки. Да уж. Ну и кулачище у него. Я кивнул Труде — отчасти из благодарности, отчасти чтоб она не волновалась — я никому об этом не скажу.
— Как вы? — спросила она.
Я размял плечи, потер грудь и ответил:
— Могло быть хуже. — И, не глядя на Хаммерстена, добавил: — Думаю, мне пора.
— Так что вы на самом деле-то хотели?
Я посмотрел на нее:
— Не уверен теперь, что мне стоит быть честным с вами. Но кое-что важное для меня я узнал.
Терье Хаммерстен резко развернулся и снова подлетел ко мне. Но в этот раз я успел вскинуть кулаки, принять стойку и жестко посмотреть на него.
— Побереги здоровье, Веум, — прошипел он. — Будь, твою мать, осторожней!
— А то со мной произойдет то же, что и с Ансгаром Твейтеном? Вы это хотите сказать?
Труде втиснулась между нами:
— Все! Хватит!
На его лбу вздулись вены, а костяшки сжатых кулаков побелели. Но от удара в этот раз он удержался.
Не выпуская его из поля зрения, я дошел до двери, открыл ее и вышел из квартиры. Уже в коридоре я резко метнулся к лестнице — подумал, вдруг он бросится за мной. Но ничего не произошло, и я, все еще ощущая ломоту во всем теле, спустился вниз и вышел на белый свет. Над Далем раскинулось широкое белое небо, похожее на пластиковый потолок. На фоне горы Хейле парила на ветру горстка чаек и пронзительными голосами жаловалась на боль в пояснице, плохой улов или на что там чайки обычно жалуются.
Уже начало смеркаться, когда я доехал до Усена, где над фьордом невестиной фатой трепетал водопад Гэулар. Высоко над горами появилась Луна, бледный спутник Земли, далекая и одинокая, вечно кружащая над всеми здешними тревогами и хаосом. Мне пришло в голову, что она не одинока, что нас много таких, мы все кружим над тем же хаосом, теми же тревогами и ничего с ними поделать не можем. Мы все — спутники смерти.
