Жрица редко к нему обращалась, только отдавала приказы. Но она часто думала вслух в его присутствии, словно Аурокс ее не слышал или не понимал.
Что ему известно о Рефаиме? Он — сын бессмертного Калоны. Его прокляли, и теперь ночью он человек, а днем — ворон.
Прокляли?
Только что он слышал, как Рефаим молится, и в своей молитве выражает Никс признательность за прощение. Богиня точно не могла бы проклясть и простить одновременно.
А затем Аурокс с удивлением вспомнил ворона, который издевался над ним и каркал так, что он свалился в яму. Мог ли это быть Рефаим?
Аурокс напрягся, будто приготовившись к неизбежному столкновению.
— Обещаю! Я скоро вернусь! — донесся до Аурокса голос Рефаима. Он уходил, но ненадолго.
Аурокс прислонился к земляной стене. Тело болело, а мысли бурлили.
Он должен оставаться в этой яме, это ясно, и это было единственным, в чем Аурокс был уверен.
Неужели богиня Рефаима, которая простила его, намерено привела его к яме, где прятался беглец? Если так, то зачем: чтобы даровать Ауроксу спасение или отомстить?
Может, ему стоит предстать перед кем-нибудь, например, Зои, приняв любые последствия?
Но что если зверь вновь возьмет над ним верх, и он не сумеет с ним совладать?
Может, ему сбежать?
Или отправиться к Жрице и потребовать ответа?
— Я ничего не знаю, — прошептал Аурокс. — Ничего.
Он склонил голову в смятении и тоске. Нерешительно и тихо он сделал то же что и Рефаим, произнеся собственную молитву. Простую. Честную.
Аурокс молился впервые в жизни.
— Никс, если ты и вправду милостивая богиня, прошу, помоги мне… пожалуйста…
Зои
— Неферет необходимо остановить, — без предисловия начала Танатос.
— По мне звучит неплохо! — кивнула Афродита. — Значит, сюда явится весь Высший Совет с заявлением, что вся глупая пресс-конференция Неферет — чушь собачья, или Дуантия прилетит одна?
— Жду не дождусь момента, когда все услышат правду о Неферет, — тут же подхватила Стиви Рей тем же решительным тоном, что и Афродита, не дав Танатос возможности ответить. — Я уже утомилась глядеть, как Неферет хлопает ресницами, улыбается и строит из себя пай-девочку!
— Неферет не только хлопает ресницами и улыбается, — мрачно сказала Танатос. — Она использует данные ей Богиней таланты, чтобы управлять людьми и вредить им. Вампиры еще могут противостоять ее очарованию, но люди почти беззащитны.
— А это значит, что Высший вампирский Совет должен возмутиться и помешать ей! — сделала вывод я.
— Если бы все было так просто, — вздохнула Танатос.
Мой желудок сжался. Накатило знакомое предчувствие, а это никогда не сулило ничего хорошего.
— Что вы имеете в виду? Почему непросто? — спросила я.
— Высший Совет не вмешивает людей в дела вампиров, — объяснила Танатос.
— Но Неферет уже это сделала! — заметила я.
— Ага, типа пора закрыть дверь хлева, раз свиньи уже разбежались, — пробурчала Стиви Рей.
— Эта гадина убила маму Зои! — Афродита покачала головой, словно не веря в происходящее. — И вы говорите, что Высший Совет просто забьет на это и спустит Неферет с рук убийство и вранье про всех нас?
— А чего вы ждете от Высшего Совета? Публичного признания Неферет убийцей?
— Да! — ответила я, и обрадовалась, что мои слова прозвучали твердо и по-взрослому, а не испуганным писком двенадцатилетней девочки, которой я себя чувствовала в связи с этим делом. — Знаю, Неферет бессмертна и могущественна, но она убила мою маму!
— У нас нет этому доказательств, — тихо возразила Танатос.
— Чепуха! — взорвалась Афродита. — Мы все видели, как это произошло!
— Во время ритуала Откровения, запущенного заклятьем Смерти. Ни то, ни другое невозможно повторить. Все пять стихий очистили землю от следов злодеяния.
— Она взяла в Супруги Тьму, — заспорила Афродита. — Она не просто на стороне Зла, она наверняка занимается с ним всяким непотребством!
— Фуу! — одновременно воскликнули мы со Стиви Рей.
— Люди никогда в это не поверят, даже если увидят все своими глазами…
Мы все повернулись к Шайлин, которая до сих пор молчала и как-то потрясенно и безжизненно смотрела на нас. Но ее голос звучал уверенно.
Да, вид у нее был взволнованный, но она решительно вскинула голову, всем своим видом выражая упрямство, к которому я уже начала привыкать.
