Час-другой в этой жаркой, тесной, прокуренной комнате, где я бывал почти ежедневно, пролетал молниеносно, и с приближением конца каникул меня охватывало уныние при мысли, что следующие три месяца придется проскучать в школе.
— Как нам быть-то без вас, — говорила миссис Дрифилд. — Останется играть с болваном.
Было приятно, что мой отъезд нарушит игру. Готовя уроки, приятно ли думать, как там в комнатке все развлекаются, будто меня и не существует.
— Надолго вас отпустят к пасхе? — спросил мистер Галовей.
— Недели на три.
— Так мы отлично проведем время, — сказала миссис Дрифилд. — Погода должна установиться. По утрам можно будет прокатиться на велосипеде, после чая — вист. Вы уже сделали успехи. А если на ваши пасхальные каникулы станем играть раза три-четыре в неделю, то вам после не страшно будет сесть за карты с кем угодно.
Вот и кончился триместр. В отличном настроении сошел я с поезда в Блэкстебле. Я немного подрос. Сшил себе в Теркенбери голубой шерстяной костюм, очень элегантный, и купил новый галстук. К Дрифилдам я решил пойти, лишь успею проглотить чай, и был полон надежды, что извозчик вовремя доставит багаж и мне удастся надеть новый костюм. В нем я выглядел совсем взрослым. На ночь я уже стал мазать вазелином верхнюю губу, чтобы росли усы. На пути к дому я оглядел переулок, где жили Дрифилды, — вдруг их увижу. Хотелось зайти и поздороваться, но я знал — по утрам Дрифилд пишет, а миссис Дрифилд «непрезентабельна». У меня было что рассказать им. Я выиграл забег на сто ярдов и занял второе место в барьерном беге. Задумал к лету получить награду за сочинение, для чего собирался на каникулах подзубрить историю Англии. Несмотря на восточный ветер, небо голубело, в воздухе чувствовалась весна. Краски были словно начищены ветром, а очертания проступали четко, будто выведенные свежим пером, так что главная улица напоминала картину Сэмюэла Скотта, тихую, наивную, уютную — так я вижу ее теперь, а тогда она казалась мне просто главной улицей Блэкстебла. Дойдя до железнодорожного моста, я заметил неподалеку несколько строящихся домов.
«Ей-богу, Лорд Джордж своего добьется», — отметил я про себя.
На дальнем лугу резвились беленькие телята. Вязы как раз начинали зеленеть. Я вошел через боковую дверь. Дядя сидел в своем кресле у камина и читал «Таймс». Я окликнул тетю, и она, разволновавшись, с красными пятнами на высохших щеках, обняла меня своими старушечьими руками. И произнесла все положенные слова: «Как вырос!» и «Скажите на милость, у него скоро усы вырастут!»
Я поцеловал дядю в лысый лоб и стал спиной к огню, расставив ноги; я был совершенно взрослый и взирал на все свысока. Тут же я пошел наверх поздороваться с Эмили, потом в кухню, пожать руку Мэри-Энн и, наконец, в сад — поприветствовать садовника.
Когда я с охотой сел за обед, а дядя принялся разрезать баранью ногу, я спросил тетю:
— Ну, что случилось в Блэкстебле, пока меня не было?
— Ничего особенного. Миссис Гринкурт ездила на полтора месяца в Ментону, но уже несколько дней как вернулась. У майора был приступ подагры.
— А твои друзья Дрифилды улепетнули, — добавил дядя.
— Что, что?! — вскричал я.
— Улепетнули. Собрали пожитки и однажды вечером уехали себе в Лондон. Всему городу задолжали, не оплатили ни за дом, ни за обстановку. Гаррису, мяснику, остались должны чуть не тридцать фунтов.
— Какой ужас, — сказал я.
— Уже это дурно, — сказала тетя, — но, оказывается, они не заплатили за три месяца своей служанке.
Я был сражен. На душе стало скверно.
— Надеюсь, отныне ты станешь умнее, — сказал дядя, — и воздержишься от общения с теми, кого мы с тетей считаем неподходящей для тебя компанией.
— Как тут не пожалеть всех этих лавочников, которых они обманули.
— Те получили по заслугам, — возразил дядя. — Подумать только — кому открыли кредит! Мне казалось, любому ясно — это авантюристы.
— Всегда удивлялась, зачем они сюда приехали.
— Просто хотели пыль в глаза пустить и, наверно, думали — раз их тут знают, то легче будет получить кредит.
Такое доказательство показалось мне не очень-то веским, но сил спорить у меня уже не было.
