Спич - страница 39
Позавтракал безо всякого аппетита, сжевал бутерброд со сливочным маслом и черной икрой, непременное блюдо с красной чечевицей в сердцах и с отвращением отодвинул. Хотелось выпить, но Евгений Евгеньевич не решился рано утром спрашивать алкоголь у официантов. Так что придется пойти в номер к своему бару. Вернувшись, Евгений Евгеньевич обнаружил, что за время его отсутствия из номера пропал мобильный телефон. А из кармана второго пиджака, висящего в шкафу, — паспорт и обратный билет на самолет с не проставленной датой: он положил туда документы для сохранности, чтобы не дай Бог не обронить.
Больше ничего взято не было, хотя в его вещах очевидно рылись. Евгений Евгеньевич набрал шифр, залез в сейф, деньги были на месте. Опустился на диван, и сердце его не просто часто, со сбоями билось в груди, но всхлипывало и рыдало: то, чего он втайне боялся больше всего на свете, страшился всю жизнь, с самой своей порочной мятежной юности, как втайне страшились многие беззащитные люди его предпочтений, случилось — его арестовали. От тоски, тоски и страха, немели руки и ноги — сосуды ни к черту. Пусть не отправили в тюрьму, но иначе, как домашним арестом, это не назовешь. Сдерживаясь, чтоб и впрямь не разрыдаться, Евгений Евгеньевич громко взывал к невидимому хозяину своей судьбы, моля о милосердии. Он говорил, захлебываясь и заикаясь, промокая платком слезы, то и дело выступавшие в уголках глаз, что ни в чем не виноват, что парень по глупости сам сорвался с балкона и еще что-то, столь же малоубедительное. Но монитор глухо молчал.
Он налил в бокал виски, глотнул, чуть успокоился и принялся рассуждать насколько мог здраво. Итак, что ему могут инкриминировать. Первое — он зазвал к себе в номер мальчишку с целью его соблазнить. То, что тот напросился сам, дела не меняет, мог ведь и не пускать, тем более поздно вечером. Угощал его крепкими спиртными напитками, то есть намеренно подпаивал. Далее: спасаясь от приставаний старого педераста, парень выскочил на лоджию. Но совратитель пытался схватить его и там, и парень в панике вскочил на парапет, оступился и рухнул. И, хотя все было не так, совсем не так, но, глядя со стороны, складывалась такая картинка, вспомнил он не к месту свою косноязычную московскую коллегу. Евгений Евгеньевич пытался ведь обнять юнца — так с раскинутыми руками его наверняка и зафиксировали камеры наблюдения…
Евгений Евгеньевич мотался по комнате, метался, заставлял себя присесть и сосредоточиться, но тут же вскакивал, его бил озноб. Герман задрожал как тигр, вспомнил он невесть почему из Пиковой дамы: интересно, где Александр Сергеевич мог видеть дрожащего тигра, не в зоосаде же. И захохотал. Но это был очень нервный, очень не хороший смех, так смеются несчастные люди от безвыходности и отчаяния.
Итак, он пленник. Накинув свою лисью шубу поверх костюма, Евгений Евгеньевич со стаканом в руке вышел на балкон освежиться. Снизу раздались крики, Евгений Евгеньевич выглянул, под самым его балконом, на том месте, где ночью лежало на земле тело Алима, стояла группа мужчин и женщин. Мужчины были одеты в европейскую одежду, какую носят в бедных мусульманских странах третьего мира, а женщины — в глухо повязанных платках Они что-то кричали гортанно на своем непонятном языке и грозили кулаками. Женщины причитали, подвывая.
Евгений Евгеньевич подался назад, споткнулся о порог, чуть не упал на спину на ковер, влетел в номер, натолкнулся на стол. Настоящий ужас охватил его. Он бросился к двери, запер ее еще на один замок, придвинул вплотную к двери кресло. Потом невесть зачем задернул плотно все шторы — и в спальне, и в кабинете, и в гостиной. Руки тряслись, ноги подгибались, мысленно он рисовал картину, как разъяренная восточная толпа разрывает его в клочья. Вспомнилась гибель Грибоедова в Персии, но у того хоть был револьвер. И телохранитель казак… Единственным человеком, который теперь мог спасти Евгения Евгеньевича, эстета и театроведа, виньетку на полях культуры, был банкир и магнат, хозяин этих глухих диких мест Равиль Ибрагимов…
