– Немецкий-то для чего изучаете? И кстати, каким образом?
– У нас есть так называемая школа корреспондентского обучения. Это заочное обучение. До того как меня посадили, я четыре года ездил в Германию, перегонял машины. У меня там осталось много друзей. И я хочу после освобождения уехать туда. Сейчас мне сорок четыре года. До звонка если отбуду, выйду из зоны в шестьдесят лет. Жалко годы, бесцельно они просто идут. Не то чтобы бесцельно… С одной стороны, я дал себе установку: да я не в зоне сейчас! Я нахожусь, допустим, в Шаолине, в каком-то спецподразделении: закрытая территория, огороженная колючей проволокой. И мы здесь будто бы к чему-то готовимся, а потом разъедемся… Так вот я хочу уехать в Германию! И я уеду. Я это знаю. А здесь… я все видел в этой стране, я видел этих людей, я здесь не могу жить, как мне это ни прискорбно. Некоторые говорят: родина… А я считаю, что понятие родины – это земной шар. Вот земной шар – это родина человека. Французы едут в Америку, американцы – во Францию, а у нас родина – Советский Союз: колючая проволока по периметру. Ты здесь родился, поэтому должен любить эту родину, а если не будешь любить, то вот альтернатива: статья за измену. Да это неправильно. Так не должно быть! Где хочу, там и живу.
– Почему же вы раньше не уехали из России?
– Все было на грани…
– Думаете, вас там ждут?
– Меня не надо ждать.
– Вы не поняли вопрос. Германия вас ждет?
– Германия? Она очень демократичная страна.
– Приезжих там не жалуют.
– Жалуют. Поверьте мне, я был там, своими глазами видел быт, я его щупал. Это настолько демократичная страна, она принимает всех, кто желает. Русских, турок, поляков, вьетнамцев…
– На что там будете жить?
– Люди живут на пособие по безработице, имеют автомобиль, отличную бытовую технику в квартире, и на столе – покушать. Если кто хочет лучше жить, как сосед немец, он идет ищет работу. Я знаю людей, которые прожили там шесть лет, и не работают. Но у них есть автомобиль «Ауди», восемьдесят пятого года выпуска. А это был 1995 год – десять лет машине, но она в таком состоянии, что не сравнить с нашей десятой моделью. У них «Занусси», «Шарпы», «Сони» – все пахнет и цветет, чистота и порядок, и немцы к ним уважительно относятся. Они за глаза, может быть, говорят: вы, там, русские, второго сорта… Но в глаза никто не скажет. Культурно, вежливо, аккуратно. К любому обратись: покажет, расскажет, встретит тебя – ну все, что хочешь. Если бы там плохо жилось, народ возвращался бы. Обратно, в Россию. Но возвращаются только единицы, кто имеет проблемы с налоговыми службами, с полицией… Или есть такое понятие – русский шовинизм. Это не то что национализм, хуже – он не любит немцев, он ненавидит эту нацию, немецкий язык его просто коробит, и он уезжает. Остальные живут и не хотят возвращаться, палкой не выгонишь. Потому что они смотрят московское телевидение – первый, второй каналы, – а что хорошего показывают? Сплошной криминал. И они уже говорят: «Мы рады, что вовремя уехали оттуда». Родители? Да, их не сдвинешь с места. Люди пытаются перетягивать туда своих стариков, но… В гости только приезжают. Зато дети им материальную помощь оказывают. Тысяча евро там – это копейки, а здесь – большие деньги.
О своем преступлении – убийстве, совершенном с подельником, бывший военный С. говорит коротко:
– Мы убили такую мразь…
Осужденный С.
– У меня подельник был, старшина-танкист, а я – капитан Вооруженных сил, служили мы в Нижнем Новгороде. Убили одного уголовника, трижды судимого. Он издевался над малолетними ребятишками. Я ходил в гости к старшине, а уголовник был отчимом его женщины, у нее – трое детей, пяти-семи лет. У меня был с этим отчимом разговор, ничего не вышло… Видимо, он затаил обиду, и когда я пришел в следующий раз, он стал угрожать: «Встречу твою семью – жену порежу, ребенка покалечу…» Ну уголовник, что взять с такого. Отморозок. Потом он полез в драку – ударил меня, после чего… Я себя не помню. В какой-то момент словно очнулся и увидел, что я убил его. Подельник был не виноват… Но судили нас обоих и обоим дали по одиннадцать лет лагерей.
