Спецзона для бывших - страница 49

– Куда вы ее спрятали?

– Самое интересное, что я увез труп, а потом забыл, куда увез. Я только помнил, что вокруг были большие деревья.

– Вы спрятали тело в лесу?

– Да.

– Что было дальше?

– Я записки написал… самому себе, как будто от имени похитителей, с требованием выкупа. Потом я пришел в милицию и сказал, что похитили жену, показал записки. А когда приехал из другого города мой старший сын, его допросили, и он сообщил, что мать подавала заявление на развод с отцом. Его спросили: «Ну а батя мог, допустим, убить мать?» И сын ответил: «Да, в принципе, мог». Его опять спросили: «Почему отец мог убить мать?» Сын пояснил, что я очень сильно ее любил, но иногда я мог вспылить и ударить ее… Но это же было неправдой! За все двадцать восемь лет я только один раз ей влепил пощечину. И это опять же было спровоцировано ревностным моментом…

– Вы сказали, что разыграли похищение жены.

– Да, мне сначала поверили. Прошло семь дней. Я все эти семь дней выпивал. Вместе с этими оперативниками.

Они держали меня в курсе проведения расследования. И вот через семь дней они мне пересказали разговор с моим сыном. И вот тут-то я понял, что сын, оказывается, такой же предатель, какой была и его мама. После этого открытия мне было так хреново! Если у меня артериальное давление всегда было нормальное – я же летал на дельтаплане! – то здесь у меня резко поднялось давление и стало запредельным. Прямо в кабинете у оперативников у меня наступил спастический инсульт. У меня отключилась нога, потерялась сила в руке… То есть у меня развился сосудистый компонент всего этого дела. Потому что потом я попросил сигарету… хотя я уже не курил одиннадцать лет, до этого случая. В общем, я получил основательный стресс. Я понял, что сын был на стороне матери, возможно, он знал, что она изменяла мне, но покрывал ее… по крайней мере, в течение двух последних лет. И тут же в кабинете я вдруг почувствовал, что мне стало все равно, что со мной теперь будет. Я только спросил оперативников, какие зацепки у них есть ко мне. Оказалось, никаких. Кроме слов моего сына. А я в тот момент страшно волновался, я опять начал курить, нервничал, и они это видели… Потому что в тот момент мне было настолько грустно, больно, плохо. Я вдруг понял, что зря притворялся. Зря старался спасти себя. Во имя чего и для кого? Для своих же детей, которые тоже были против меня!.. Моя жизнь в одночасье потеряла для меня всякий смысл. Я вообще зря все инсценировал. Одним словом, когда мне сообщили о разговоре с сыном и когда я понял, что я безнадежно одинок в своем будущем, мне стало очень хреново… Я сказал: «Все, я больше не могу притворяться». А потом я хотел встать со стула, но не смог. Отказала одна нога. Меня подхватили под руки и куда-то потащили. В каком-то подсобном помещении меня пристегнули наручниками к шканарю… Ну, понятно, что это всё запрещенные методы, которые нигде не фигурируют. Но я даже не поднимал никакого шума. И потом не опротестовывал эти методы, потому что я чувствовал себя виноватым. Умышленно или не умышленно – я все равно преступник. Ведь я же убил человека! Так получилось… Я чувствовал себя настолько плохо, что в тот момент твердо решил: если я доживу до утра, то есть если не разовьется дальше моя внезапная болезнь, то утром я сажусь и сам пишу явку с повинной. А потом помогаю следствию найти труп жены. Иначе никто не узнает, где она похоронена. Даже детям не будет возможности прийти на ее могилу. Дожил я до утра, сознался. И сразу такое облегчение у меня наступило. Мне было уже все до лампочки. Возможно, этим самым я и спас себе жизнь и мой начинавшийся инсульт остался только на сосудистой стадии. По латыни это называется peso crinus. Потом было громкое судебное разбирательство, на суд приходили мои бывшие коллеги и говорили: «Мы не верим, что Дмитрий Васильевич вот так взял и умышленно убил свою жену. Потому что он всю жизнь носил ее на руках. Это была образцовая семья». Ни у кого не укладывалось в голове, что я убийца. У нас была абсолютно нормальная семья. До того момента, пока меня не посетил ген ревности. Я считал себя счастливым человеком до того момента. Хотя теперь я понимаю, что я был… нелюбим. Почему? Еще в школе я был лучшим учеником, а в институте – лучшим студентом. Всю мою жизнь окружающие мне прочили блестящее будущее. Моя жена была женщиной неглупой, и ее мама тоже была человеком прагматического склада. Видимо, они сначала сделали ставку на меня. А потом я вроде бы не оправдал надежд своей жены. У нее появился другой человек. Но я боялся это услышать от нее. Я думал, что, не дай бог, если Танька мне неверна, то я уже – однозначно! – жить с ней просто больше не смогу. Но это не значит, что я собирался ее убивать. Я не знаю, как это случилось… Судмедэксперт после осмотра трупа моей жены сделал заключение о трех орудиях убийства. У нас под кроватью стояли гантели. А возле балконной двери лежал «блин» от штанги. Мы этим «блином» подпирали дверь, чтобы наш кот мог ходить на балкон. Не знаю, скорее всего, я одним из этих предметов ее и… а потом еще душил. У меня на следствии все допытывались, в котором часу произошло убийство. А я откуда знаю. Я на часы не смотрел, когда ее душил. Я отвечал: «Не знаю. Может быть, час ночи. Но могло быть и два часа, и три». Они поставили в деле два часа. Взяли среднюю цифру. И вот, убив ее, я завернул ее в спальный мешок и отнес на заднее сиденье машины. Я ее закопал на глубине всего двадцати сантиметров. Потому что торопился я. Полчаса затратил, чтобы закопать. Я не буду лукавить. Если вариант с похищением прошел бы, я никогда бы не признался, что убил жену. Что такое следствие? В деле написали: якобы я из ревности начал избивать ее ногами, руками. Три орудия. Разводной ключ, которым я затягивал самодельные гантели. Ключ максимум на тридцать сантиметров. А в заключении написали, что это чуть ли не труба. И вот я говорил, что возле балконной двери лежал еще «блин» от штанги. У него скругленная грань, и резиной обтянута. Это государственное изделие. Да, скорее всего, им я ударил. А мне еще какую-то удавку предполагали. Якобы нашли на шее борозду. Дескать, на шее была какая-то петля. Да я потом ретроспективно восстанавливал картину. Не для суда, а для самого себя. Я писал судмедэксперту, – а я его хорошо знал, – я писал: «Коля, я сломал ей подъязычную косточку. Да это явно руками я сломал». Правда, чем-то, может, я перед этим и ударил ее. Но зачем мне приписали веревку? Которую потом не нашли. Я вообще пришел к выводу, что в ходе следствия меня подводили под тяжелую статью. Наше судопроизводство разочаровало меня вдребезги. Мне шел сорок шестой год, и меня посадили на двенадцать лет. А для меня это очень большой срок. Тем более что я теперь стал гипертоником. После всех этих событий. У меня давление бывает под двести. Я могу в колонии от инсульта умереть.