Наверное, белая горячка началась. Я пытаюсь его успокаивать:
– Да ты чего, – кричу ему, – дурак ты, я тебе денег занял, а ты…
Держу его запястья, он разжимает пальцы, нож выскальзывает на пол, и мы в тот же момент сами падаем. Старик упал шеей прямо на лезвие. Охнул и затих, кровь потекла…
Я забыл, что у него в доме был телефон. Выбежал, к соседу кинулся. Вызывать медичку.
Потом позвонил в милицию, в райцентр. Объясняю дежурному, что да как. Просидел так три с половиной часа (от райцентра до нашего поселка тридцать пять километров). Прокурор приехал. А я все это время у соседа сидел, думал, что если пойду обратно, то фронтовик вот-вот очухается и опять в штыковую пойдет… Я и не знал, что у него перерезало сонную артерию и что смерть наступила через пятнадцать секунд (мне об этом потом медичка сказала).
Меня забрали в милицию. Свою сумку, перочинный нож, часы я отдал тому соседу, у которого три часа просидел, велел ему передать моей жене. Хотя я не сомневался, что скоро вернусь, что все сразу же прояснится, даже кровь на своей руке не смывал, все ждал, думал, пусть приедут, посмотрят, разберутся. Я ведь считал себя невиновным.
Это было в четверг, а в пятницу меня привезли на допрос в прокуратуру. И предъявили обвинение по статье 105-й, части первой: убийство. Для меня словно гром среди ясного неба! Несчастный случай, согласен, да, имел место, но не убийство. Ведь если бы я хотел, мог бы сразу после ссоры уйти из того злополучного дома, не бежать к соседу, не вызывать ни «скорую», ни милицию. И никто бы не знал, что я заходил к старику. Но ведь я сам позвонил, дождался, провел в дом, показал и рассказал. Какой настоящий убийца так бы вел себя?
Нож забрали, и я еще тогда удивился, что у меня не взяли отпечатки пальцев. До ножа я не дотрагивался. И вдруг – обвинение! Никто ни в чем не стал разбираться. Более того, следователь прокуратуры составила фиктивный протокол, что якобы она меня допросила и на допросе я будто бы признался, что вырывал у старика нож и все такое в том же стиле, а главное – она подделала еще и мою подпись в протоколе. И даже в обвинительном заключении есть ссылка на этот фиктивный протокол! А из уголовного дела этот протокол изъяли, чтобы скрыть следы подделки – я знакомился с делом и такого протокола не нашел. А на суде-то его цитировали! Ну и ну…
Во время следствия мне следователь прокуратуры откровенно предложила дать ей взятку. Назвала сумму, и сказала:
– Дашь деньги, мы тебе сделаем условное лишение свободы.
Денег я не дал. Меня осудили к восьми годам лагерей. Четыре года восемь месяцев я уже отсидел. Осталось немного, как-нибудь дотяну. Моя старуха вот письма пишет, все рассказывает, что происходит в поселке. Один раз написала, что у кого-то украли корову. Я в ответном письме посоветовал ей сходить к начальнику милиции и сказать, что украсть мог либо такой-то, либо другой, пишу обе фамилии, либо вместе они вошли в одно дело. Я ведь всех у нас знаю, кто чем дышит… Двадцать лет участковым на одном месте – это не шутка. И вы знаете, через месяц приходит новое письмо от моей бабки, сообщает, что корову украли именно те, на кого я и подумал, вдвоем они вошли в одно дело. Вот так по переписке я уже пять краж раскрыл, не выходя из колонии.
А к зоне человек быстро адаптируется. Понимаешь, что деваться некуда, выше забора не прыгнешь. Только вот с психикой у многих плохо. Нервные расстройства…
До поры до времени в жизни оперативного работника В. все складывалось вполне успешно. Пока его не завербовали криминальные структуры.
Осужденный B.
– У нас была благополучная семья. Мать, отец, четверо детей. Мать родом из города Находки, отец – из Узбекистана. Когда я родился, наша семья жила в Дагестанской АССР. Я был четвертым ребенком в семье. Впоследствии мы, все четверо, получили высшее образование. В частности, я закончил московский юрфак.
– Юрфак МГУ?
– Нет, не МГУ. Но в Москве есть одно учебное спецзаведение, которое я закончил. После этого меня приняли на работу в органы, где я проработал с 1987 года по 1997-й.
– В какой должности?
