Усадьба… Подмосковная… называется Кузьминки-Влахернское.
Для тех, кто не знает — Испытательная станция, сначала Центрального Технического Института, а уж потом — НИИ Химмаша…
А до того — начиная с 1918 и аж до 1961 года — просто, Военно-Химический полигон РККА.
Объект «Томка».
После Версаля, видите ли, нашим хорошим друзьям из Рейхсвера негде было испытывать новинки доброго доктора Габера. Который самолично в Березниках и в нижегородском Дзержинске «ставил» производство иприта и прочих очень забавных вещей.
Над Кузьминками иприт распыляли лётчики Люберецкого аэродрома!
А в качестве подопытных кроликов были героические бойцы Красной Армии, направленные туда безвинно репрессированным злобными чекистами маршалом Тухачевским. Положим, репрессировали его вовсе не за это — но и за одно только это стоило бы!
Впрочем, также в Кузьминках осуществлялись захоронения отходов четырёх московских заводов, производивших в своих цехах боевое химоружие.
В тридцатые годы на территории полигона проводились эксперименты на животных, в частности, козах, и по испытанию оружия биологического. Околевших от сибирской язвы коз хоронили здесь же, на полигоне. Их останки в парке находят по сей день…
После того как Тухачевского и компанию чекисты изрядно подсократили, на полигоне по приказу Берии начались работы по очистке и дегазации. Из земли сапёрами и военными химиками было извлечено 6972 химические мины, 878 неразорвавшихся артиллерийских химических снарядов и 75 химических авиабомб, а также около тысячи бочек с отравляющими веществами.
Вот такой милый парк культуры и отдыха. Грибы собирать там, конечно, можно… Угостите любимую тёщу мышьяком!
…В вольере вивария Испытательной станции лаяли голодные подопытные собаки… Вот проглоты.
Старый лаборант, трудящийся здесь за мизерную зарплату, начиная с пятидесятых («Люблю животных и науку!»), грустно, с усилием толкал перед собой по неровному, в ямах и рытвинах асфальту дребезжащую самодельную тележку, на которой стояли огромные алюминиевые кастрюли с собачьим кормом.
Вся жизнь вот так и прошла… Нелепо и бесцельно.
Мимо лаборанта прошли целина, великие стройки, любовь… Люди летали в космос, ездили в Сочи. А он всё катал в виварии свою тачку за шестьдесят рублей своей нищенской зарплаты.
Кончена жизнь.
На секунду остановившись, дряхлый старик передохнул, отдышался…
Потом поднял слезящиеся от старости голубые глаза… И тихо охнул:
— А я ведь это всегда знал. Я в это верил.
Бросив тачку, путаясь в длинных полах когда-то белого халата, старый Сержант Государственной Безопасности подбежал к своему Маршалу и, уткнувшись лицом в чуть влажный шевиот на его груди, тихо, совсем беззвучно, по-детски горько заплакал.
19 августа 1991 года. Москва. Кузьминский лесопарк. Восемь часов одиннадцать минут
— А это что, неужели действительно Клодт? — Берия безуспешно пытался отвлечь разговором на посторонние темы взволнованного до глубины души старика, нежно поглаживающего его по руке. «Слушайте, ведь так нельзя! Что я ему, барышня, что ли?!»
— И не сомневайтесь, товарищ Павлов? Так точно.
Самый настоящий, товарищ Павлов! Повторение фигур с Аничкового моста… — теперь БЫВШИЙ лаборант уже никоим образом не походил на худенького, изможденного, ветхого старичка с красными, как у кролика, глазами тихого хронического пьяницы…
Многолетняя маска, за долгие-долгие годы, казалось, навечно вросшая в лицо, — прямо на глазах сползала клочьями…
Худоба старого лаборанта обернулась юношеской стройностью, откуда-то вдруг проглянула строгая офицерская осанка, в водянистых голубых глазах неожиданно появился тяжелый лёд стального, невыносимого для человеческого взора холодного блеска.
Когдатошний пенсионер, из милости, как шелудивая дворняжка, прижившийся у институтской столовой, — прямо на глазах, почти мгновенно, каким-то чудовищно страшным колдовством, стал вдруг походить на поджарого, невысокого добермана, обученного убивать врагов трудового народа не задумываясь, весело, легко и просто.
— Эй, Заспанов, старый хрен! Ты куда это заковылял? — неряшливый, с нависающим толстым пузом над засаленным брючным ремнём, которое выпирало из-под накрахмаленного халата, — короче, «майонез»
