16 Июля 1953 года, Садово-Каретная , дом 47.
Человек был болен. Дада шени, какой чёрт, болен.
Человек просто- умирал... и хорошо знал об этом.
Сказались поездки на Полигон, где испытывались Изделия ('Россия Делает Сама') - и радостное подпрыгивание на спекшемся в стекло песке...
Сказалось многосуточное бдение вместе с Бородой у аварийного, шипящего паром и плюющегося чёрным от графита кипятком Прибора номер 501 , на Объекте номер ноль-ноль -один...
Сказалось любовное и нежное тетешкание никелированного плутониевого шарика - горячего, точно из печи...остававшийся таким много дней спустя.
Ванников и Завенягин уже ушли... скоро и его очередь.
Совсем скоро... врачи дали ему три месяца! Причём было это полтора года тому назад...
Поэтому надо было успеть...
Человек поднял усталые, больные глаза... на стене, в простой деревянной рамочке- портрет. Он и Ильич... молодые, весёлые.
У человека задрожали губы.
Каким смертельным ужасом его тогда овеяло, когда человек прочитал результаты вскрытия , где Збарский неопровержимо доказал- отравление.
Да, вот так просто...
И тот, и другой...
Но в первом случае было понятно - простое милосердие...
А здесь.
Гады, гады...
Ничего. Сегодня, на Пленуме- всё решится. Наконец возьмём за жабры Игнатьева- ставленника 'партийцев', ленинской гвардии... сволочи ...всё выясним! Кто, когда, зачем.
Сволочи! Не хотят они заниматься только лишь идеологией- как решил незадолго до смерти, на Девятнадцатом , ОН...
Хотят 'рулить'- ни за что не отвечая.. не выйдет! Вся власть- Советам!
Эх, рук не хватает...только вот вернулся из Германии, где 'партийцы' чуть не заварили кровавую кашу... еле-еле разрулил!
Ничего... сегодня всё решится! А потом- пожить бы ещё чуть-чуть, поднатаскать Маленкова... хороший парень. Опыта маловато- но это дело наживное...пожить бы ещё чуть-чуть...
Но времени у человека не было. Уже не было. Совсем.
С грохотом вылетели ворота , и в тихий маленький дворик влетел бронетранспортёр... от него, стреляя очередями из АПС, спиной вперед бежал Гоглидзе... споткнулся. Рухнул, перерезанный автоматной очередью...так живые не падают!
Человек кинулся в окну- и тут же немыслимая сила обрушилась ему на грудь...смяла, отбросила. Темнота.
Где-то и когда-то.
Человек шёл по цветущему весеннему саду...шёл долго и радостно, не уставая... шёл день, два... а может, год, два? поднимал с чёрной, жирной земли яблоки ('Яблоки? Весной?'), нюхал их, гладил нежно, клал на землю... ни есть, ни пить отчего-то совсем не хотелось.
Трогал пышные розы ('Синие розы?')...
Человек шёл и шёл... пока не вышел к маленькому домику, где у стоящего под яблоней ('Цветы и яблоки одновременно?') за деревянным столом , с трубочкой в крепких, молодых зубах, сидел ОН...
Рядом со столом стояла крепкозадая молодка, и что-то Ему радостно щебетала... а Он только грустно улыбался, слушая её впол-уха...
'Здравствуй, Лаврентий... как добрался?'
'Это что, я умер, что ли?'
'Все умрём, да...Но я тебя нэ ждал'
'Почему?'
'Ты большевик? А ми, болшевики, нэ можем умерэть раньше, чем исполним свой долг...так что давай, возвращайся...'
'А потом...'
'А потом приходы...вина выпьем...'
'Можно вопрос?'
'Хоть два.'
'Слушай, мы ведь... а почему мы не в аду?'
Он пососал трубочку ('Хорошо, что я Ему в гроб догадался положить'):'Вот, Лаврэнтий, сижу я... яблоки чищу... куру... Мэрилин Монро поёбиывю... ЭТО ЧТО, ПО-ТВОЕМУ, РАЙ?!'
И Он крепко выразился , так, как обычно любил выражаться Его отец, сапожник Виссарион, в очередной раз проклявши Верховного Судию ...
Где-то. Когда-то.
Человек открыл глаза...
Шёл дождь.
Мимо маленькой, подмосковной ('Откуда знаю?') платформы Коренёво пролетела , не останавливаясь, последняя электричка...какая-то странная, с округлой, обтекаемой оконечностью первого вагона.
