Тогда ему показалось, что – рано, но сейчас он понимал – времени у него нет. Совсем.
– Андрей…
…
– После меня… должен быть… Горбачев. Понял?
– Да ты чего… Костя, ты чего говоришь то.
– Слушай меня. Страну… угробим… нельзя так… Горбачев.
…
– Горбачев
Силы оставили Черненко, говорить он больше не мог, но он был в сознании и требовательно смотрел на Громыко. И кивал.
Горбачев. Горбачев.
На обратном пути, мчась по обледенелой трассе, Андрей Андреевич Громыко напряженно думал.
Он знал, что Черненко тяжело болен, и рассчитывал воспользоваться этим. Всю первую половину семидесятых – советская дипломатия крайне успешно разыгрывала козырь больного Брежнева, слухи о болезнях которого сама же и поставляла на Запад. Западу нравился Брежнев – после внушающего ужас Сталина и придурковатого Хрушева, который мог снять ботинок на заседании ООН и начать бить им по столу – к власти в СССР пришел понятный Западу барин, сибарит, с понятной биографией, и явно не кровожадный. Послание Громыко западным контрагентам было простым – Брежнев болен. Спешите решить назревшие вопросы, пока он жив, пока он у власти, потому что кто придет после него – непонятно. Так удалось решить важнейшую стратегическую проблему советской дипломатии – заключить Хельсинкский акт, который зафиксировал сложившийся в Европе после Второй мировой войны миропорядок и признал Восточный блок как полноценного участника системы международных отношений. Немало сделали и для разрядки с США – ограничение стратегических наступательных вооружений началось именно тогда, все понимали, что так дальше нельзя.
Но вот потом Брежнев заболел по-настоящему.
Сейчас у власти был Рейган. Громыко только что встречался с ним, в сентябре восемьдесят четвертого. Надежды повторить трюк с больным Брежневым не было – Черненко был болен и так что не перенес бы перелета. Рейгану нужно было хоть что-то, чтобы справиться с кандидатом от демократов Мондейлом – нужны были какие-то гарантии мира и прекращения гонки ядерных вооружений. Хорошо получилось поговорить с госсекретарем Шульцем – тот явно был более приемлем, чем его предшественник Хейг. Вообще, Громыко больше боялся предыдущего президента – Картера. В его команде был Бжезинский, были другие ястребы – а сам он был каким-то непонятным, не имеющим никакого опыта – но с опасными, несгибаемыми моральными принципами. Там где другой поопасался бы, просто из чувства самосохранения – этот пошел бы вперед.
Горбачев…
Громыко понимал, что один из претендентов после Константина Устиновича – он сам. Но понимал он и то что шансов у него немного – за ним ни поддержки силовиков, ни региональных кланов. Он никогда и в стране то толком не работал – все по заграницам. Его не выберут.
Почему Горбачев? Просто хочется покоя – без похорон, без постоянных перетрясок – как при Брежневе. Занял пост – это надолго.
С другой стороны…
Он по своей службе хорошо знал, что происходит на Западе, как там ведется политика. И его не покидала мысль, что выборы первого лица на всенародных выборах – это не так то плохо.
С одной стороны народ спускает свой пар недовольства. За кого проголосовали – тот и рулит. С другой стороны – в регулярных встрясках система закаляется, смена первого лица не становится чрезвычайным событием как у нас.
Трое похорон. Двое – но Константин Устинович похоже и впрямь – не жилец. И что делать? С этим его поручением?
Как то доработав день, Громыко поехал домой. Посоветоваться.
Настоящим министром иностранных дел СССР – ну или хотя бы половиной министра – была Лидия Дмитриевна Громыко.
Сам Громыко был относительно честным (в смысле, сам лично он взятки не брал) – нечестной была Лидия Дмитриевна. Ее появление в любом посольстве – а она рыскала в поисках картин и антиквариата – расценивалось как стихийное бедствие, про хамство этой женщины – ходили легенды. Сам Громыко едва не слетел из-за дела, ушедшего к американцам Шевченко, советского посла при ООН. В коридорах МИД шептались, что за назначение Лидия Дмитриевна взяла брошь с бриллиантами – а когда она приезжала в Нью-Йорк, то они вместе с Линой Шевченко ходили по магазинам, и та покупала ей меха и драгоценности на большие суммы. Деньги, скорее всего, были от ЦРУ. Дело пахло государственной изменой – но Громыко проскочил.
