– Ну как, нравится? – поинтересовался Никита Романович у своего спутника.
– Красота… – ответил Валентин, нисколько не слукавив.
– Италийские мастера делали, – деловито пояснил Никита Романович, кивнув на трон.
– А что же не нашим мастерам заказали? Наши, ярославские, чай, не хуже сделали бы. – Слова эти вылетели у Валентина как-то сами собой, автоматически. И сказано это было просто, без всякого умысла. Лишь бы разговор поддержать. Но едва он услышал сам себя, как сообразил, что говорить этого не следовало бы.
Никита Романович вздохнул и сделал приглашающий жест рукой, указав на стулья.
– Присядем… – Они уселись, причем Валентин сел через два стула от всесильного регента, на третий. Сел он на самый краешек, повернувшись к собеседнику и аккуратно, как паинька, сложив руки на коленях. Никита же Романович вальяжно развалился, вытянув вперед ноги и сложив руки на небольшом, едва наметившемся пузике. – Так ты, Михайла, говоришь, что отчим твой… Что там с ним случилось?
– Осужден земским судом на исключение из купеческой гильдии и изгнание из города.
– За что же его так?
– Торговлю вел на иностранные деньги.
– Эк его… – крякнул Никита Романович. – Как же он так опростоволосился?
Валентин лишь всплеснул руками.
– Ума не приложу. Неужто денег мало ему было? Ведь сел на все готовое. Распоряжался всем достоянием семьи, накопленным многими поколениями нашего рода. Не знаю… А мне пришлось виру за его прегрешения выплачивать. Десятую долю от всего…
– Эк… – вновь крякнул Никита Романович. – Жаль, жаль… И у меня с ним кое-какие делишки неоконченными остались.
– Я как наследник и назначенный судом распорядитель готов продолжить все митряевские дела.
– Ладно. – Никита Романович кивнул с видимым удовлетворением. – Позже как-нибудь обсудим. – Он отнял одну руку от живота и тщательно пригладил бороду. Во время этой паузы Валентин сидел не шелохнувшись и ожидал продолжения разговора. – А скажи-ка мне, Михайла, кто же послал тебя сюда?
Валентин сделал удивленные глаза.
– Вы же видели верительные грамоты… Дума боярская да гильдия купеческая.
Никита Романович усмехнулся.
– Не о том спрашиваю. Понятно, что Дума, немного удивительно, что гильдия… Кому именно первому эта мысль в голову пришла? Ведь в начале любого большого дела конкретный человек всегда стоит. И почему именно тебя выбрали?
– Мне, Никита Романович. Мне эта мысль в голову пришла. А поддержал меня Прозоров Гурьян Гурьяныч. В одной стране ведь живем: и земщина, и опричнина. А чем живем и как, того друг про друга не знаем. Отсюда и недоверие, и небылицы всякие про то, что и здесь, и там делается. Вот и придумал я это посольство. Здесь, в слободе, я земские интересы представлять буду, а там, в Ярославле – ваш интерес. Глядишь, и разговор спокойный между опричниной и земщиной завяжется. Ведь главное – начать. Хоть с малого шажочка.
Боярин не смог сдержать двусмысленной ухмылки. Теперь он буквально ел собеседника глазами, словно пытаясь проникнуть взглядом в его голову и прочитать его мысли.
– Я в купечестве никогда не сомневался. Купцы всегда чувствовали, что правда на нашей стороне. Одно удивительно. Ради такого дела и Прозоровы с Митряевыми примирились?
– На самом деле мы с Гурьян Гурьянычем сначала общий язык нашли, а уж потом мне эта мысль про посольство в голову пришла.
– И чего же вы хотите с Гурьян Гурьянычем?
Здесь уж настал черед ненадолго задуматься и Валентину. Можно было, конечно, продолжить играть в дипломатию, но Валентину показалось, что боярин Захарьин готов говорить с ним откровенно, без экивоков, и ждет от него такой же открытости. А потому он решил не крутить, а перейти к самой сути дела.
– Примирения, Никита Романович. Примирения и воссоединения Руси. И величия государства русского.
Вновь воцарилась непродолжительная пауза, и вновь боярин-регент сверлил Михайлу глазами. Теперь Никита Романович не сидел вальяжно развалясь, а весь подобрался, как хищник перед броском.
– И бояре этого хотят? – спросил он.
– Конечно. Бумагу-то они мне подписали.
Никита Романович скептически хмыкнул.
– Знаем мы, чего они хотят. Царя Ивана в безвольную куклу превратить, под себя подмять, меня же и родню мою от царя удалить и в ссылку отправить. Самим же творить безобразия всяческие!
