– Елисей, вспомнил ли ты Веттермана? – прокричал Валентин.
«Помощник» тут же опустил кнут. Дикие вопли Бомелия сменились стонами, которыми он сопроводил слова:
– Я не знать Веттерман…
– Насколько еще можно усиливать пытку? – поинтересовался Валентин у Скуратова.
По его представлениям, по тому, что ему рассказывал Лобов, у Бомелия, как у рыбасоида, уже должен был наступить болевой шок. Но Бомелий держится как ни в чем не бывало. Орет, но держится. Такой эффект Валентин объяснил для себя тем, что Бомелий – наркоман. Именно это и подняло его болевой порог существенно выше, чем у обычного рыбасоида.
– Да мы еще толком и не начинали, – ответил бывший губной староста. – Это пока была детская забава.
– Начинайте, – скомандовал Валентин.
– Сделай-ка киселя погуще, – скомандовал Скуратов своему «помощнику».
По тому, как заорал Бомелий, Валентин понял, что вот теперь-то его стегнули по-настоящему. На четвертом ударе он уже не орал, а лишь хрипел, уронив голову на грудь. Палач сразу же опустил кнут и, набрав в ковш воды, выплеснул ее в лицо Бомелию. Тот негромко простонал, так и не подняв головы.
– Вспомнил Веттермана? – спросил Скуратов, подойдя к нему вплотную.
То, что прошептал в ответ Бомелий, Валентин не расслышал. Скуратов же скомандовал:
– Продолжай!
После следующих пяти ударов «помощник» окатил Бомелия уже тремя ковшами воды, потом, взяв его за подбородок, похлопал ладонью по щекам.
– Сомлел… Кабы знать, что он квелый такой, – принялся он оправдываться перед Скуратовым. – Ведь еще до водицы не дошли, а он уже спекся… Не виноват я, государи мои. Кабы знать, что он квелый такой…
– Он не помер? – забеспокоился Валентин.
– Не-эт, – успокоил его Скуратов. – Из разума просто выпал. Боли не выдержал. Придется отложить до завтра дальнейший допрос, но…
– Что «но»?
– Хоть и не шибко сильно его пытали, но, сударь, поверь моему опыту, не знает он тех людей, о которых ты спрашиваешь.
– Гм… Думаешь?
– Уверен, – заверил Скуратов, и Валентин, пристально глянув в его тигриные глаза, безоговорочно ему поверил.
– Ладно. Давай сюда Бровика. Только… Этого вот… – Валентин мотнул головой в сторону «помощника». – Убери.
– Не понадобится?
– Нет.
– Бомелия снять?
– Пусть пока повисит.
– Эй, Бойко, пойди передохни да скажи, чтобы Бровика привели, – приказал Скуратов. – Сударь, можно я тоже отойду ненадолго? Хочу одно соображение проверить.
Бровика втолкнули в камеру почти сразу же, едва Григорий Скуратов покинул ее. Бровик стоял у двери со связанными за спиной руками и испуганно озирался.
– Здравствуй, Бровик, – произнес Валентин, поднимаясь из-за стола.
– Здравствуйте, господин земской посол. – Неожиданно для себя увидев в этом страшном месте Михайлу Митряева, повар обрадовался. Видимо, это было истолковано им как добрый знак.
Валентин подошел к нему и, взяв его под руку, не торопясь, как во время прогулки двух добрых старых знакомых, повел его в дальний конец камеры, где так и висел на дыбе Елисей Бомелий. Вид истерзанного пытками человека, подвешенного на цепях между полом и потолком, а паче того вид пыточных орудий, разложенных на очаге и возле него, произвел на Бровика, судя по его внешнему виду, неизгладимое впечатление.
– Бровик, – проникновенным голосом, почти ласково спросил Валентин, – знаешь этого человека?
– Нет, господин земской посол, в первый раз вижу.
– А вы хорошо подумайте, Илья Ильич. Разве он не из ваших? – Последний вопрос буквально поверг допрашиваемого в шок. Ноги его ослабли, и он стал оседать на пол, но Валентин крепко держал его под руку. – Ну, ну, соберитесь, Илья Ильич. Если вы будете вести себя разумно, с вами ничего не случится. Я вам это обещаю.
– О-ох, – выдохнул Бровик. – Человек из будущего… Такое уже было, и мы понесли тогда очень большие потери.
– Вам нечего волноваться, Илья Ильич. Вам я гарантирую жизнь, если только вы правдиво ответите на мои вопросы.
– Хорошо, спрашивайте.
– Кто это? – Валентин указал пальцем на Бомелия.
– Первый раз вижу. Он не из наших.
– Гм… А кто отравил царицу? Вы?
– Я.
– Где был яд?
– В клюквенном соусе.
Валентин почувствовал, как у него между лопатками побежала струйка холодного пота. Только случай спас его. А если бы не острейшая оскомина, сведшая тогда ему скулы при одном только взгляде на клюквенный соус?
