Когда злой и недовольный мужчина ушел к ручью, шаманка не стала пытаться его удерживать, чтобы снова не нарваться на грубости, но аккуратно пошла следом. На всякий случай, потому что, несмотря на бодрый вид, чувствовал Хар себя плохо, и она это знала. И тот факт, что женщина осталась незамеченной, только укрепил ее в этом мнении.
Компанию чужак заметил только тогда, когда Брусника вцепилась в него, чтобы поддержать. В ответ на это действие Руся ждала любой реакции, включая попытку вырваться и оттолкнуть — большинство мужчин терпеть не могут, когда кто-то подчеркивает их слабость, но Хаггар оказался разумней большинства.
— Жалко, что у нас мало времени, да и погода неустойчивая, — поделилась шаманка своей печалью, когда они вернулись в лагерь. — Не успеем шкуру высушить.
— Какую шкуру? — рассеянно спросил мужчина.
— Белого зверя, — пояснила она. — Это очень, очень ценный трофей! Шкура, зубы и когти.
Хар неопределенно хмыкнул в ответ, потом пробормотал:
— Почему бы и нет, все равно заняться нечем. А ты снять с него эту шкуру сможешь?
— Смогу. Но…
— А остальные вопросы попробуем решить магией, — обнадежил он.
С места они снялись еще через три дня, когда Хаггар почти окончательно оклемался благодаря магии маленькой шаманки. Рука его все еще не слушалась в полной мере, плечо порой ныло, но женщина даже не стала заикаться о дополнительных днях отдыха, терпение мужчины точно лопнуло бы.
В путь они отправились и в самом деле с трофеями, которыми щедро поделился с людьми белый зверь. Руся все свободное время возилась с его шубой, отмывая и отчищая подручными средствами, теневик, как мог, помог с сушкой, так что шкура уже не пугала своим внешним видом, а выглядела вполне прилично. Для окончательного приведения ее в порядок требовалось добраться до поселения и обратиться к специалистам, но шаманка с уверенностью утверждала, что в таком виде трофей может прожить луну и даже больше. Разве что травы не сумели отбить резкий кислый дух самого зверя, и благоухала шкура не слишком-то приятно. Впрочем, если честно, и сами путники после стольких дней в дороге не являли собой образец чистоты.
Огромная шкура, свернутая в рулон, вызывала у мужчины смех, а женщину приводила в восторг, что в свою очередь тоже добавляло Хару веселья. Века проходят, цивилизации сменяют друг друга, а симпатии женщин одинаковы во все времена: что прошлые любовницы млели от подаренных мехов, что рыжая дикарка восхищается тем же. Разница только в фасоне и способе добычи.
Дитя Леса косилось на приобретение с ясно читаемым во взгляде удивлением, но дополнительному грузу не сопротивлялось, хотя весили останки белого зверя прилично.
На самом деле ничего удивительного в таком трепетном отношении Брусники к добыче не было. Из столкновения охотника с белым зверем почти всегда победителем выходил последний, и таких роскошных трофеев на все ее родное поселение имелось два, причем один — ветхий и здорово побитый временем, да и второй уже далеко не нов. И всего один живой охотник, которому удалось одолеть грозного хищника, — собственно, хозяин второй шкуры. Причем Коготь, тот самый охотник, победил хитростью, а ее найденыш — в честном бою!
Сказать, что в этой связи Руся гордилась Харом, значит ничего не сказать. А раз сам герой не может оценить такой замечательный полезный трофей, то об этом женщина вполне способна позаботиться самостоятельно. Более того, это ее святой долг.
Немного познакомившись с характером Хаггара, шаманка старалась пока даже в мыслях избегать применения к нему такого приятного и заманчивого словосочетания, как «мой мужчина». Прекрасно понимала, что, как бы ей ни хотелось, чужак пока ничей. Она терпеливо и упрямо старалась изменить эту ситуацию, но с выводами благоразумно не торопилась. Вот так привыкнет в мыслях, выскажет вслух, а он еще, чего доброго, рассердится. Нет, Брусника — женщина мудрая и осторожная. Но это совсем не мешало ей потихоньку заботиться об их совместном будущем. А «мой мужчина, одолевший белого зверя» звучало даже еще лучше, чем просто «мой мужчина».
До пустоши олень их не довез, высадил на опушке: не хотел покидать привычные места, да и тайные тропы здесь заканчивались. Цель путешествия ощущалась теперь совсем близко, где-то в часе пешего пути.
