— Как хочешь, — наконец кивнул он и развернулся, чтобы уйти.
— Погоди, наставник, — вдруг окликнул его приговоренный. — Ответь на один вопрос. Кто меня предал?
— Что ты имеешь в виду? — растерянно спросил Гасар.
— Я не проснулся, когда рухнула защита. Это не могло произойти случайно.
— А, это… Такие, как ты, зачастую не считают прислугу людьми и воспринимают их как мебель.
— И после этого вы требуете от меня признать чернь равной? — насмешливо протянул молодой владетель.
— Уважение и преданность, Хаггар, требуют взаимности. — Старший маг качнул головой. — Или хотя бы повода. Их надо заслужить. Какое право ты имеешь требовать преданности от людей, которых не считаешь за людей и вся милость твоя к которым заключается в честной оплате честно выполненной ими работы?
— Это, конечно, отличный повод ударить в спину, — брезгливо скривился Верас.
— Нет. А вот месть за убитого тобой друга — повод.
Некоторое время собеседники помолчали, но приговоренный не спешил задавать вопросы и оправдываться, а Гасар… Он очень многое хотел сказать. Встряхнуть мальчишку за шкирку, наорать на него, достучаться до совести. Он бы даже попробовал это сделать, если бы надеялся найти последнюю в этом человеке. Но ни совесть, ни жалость в нем так и не проснулись. Да, может, их и не было никогда?
Когда бывший наставник молча удалился, Хаггар даже не шелохнулся. Только прикрыл глаза, сосредоточился на дыхании и полностью ушел в себя. Он ждал и готовился не упустить свой шанс.
Те, кто запер его в эту клетку, знали, что Верас не только силен, но и искусен. Вот только даже они не подозревали, каких именно высот он сумел достичь в магии и какие области знаний затрагивал в своей работе. Кое-что в их головах просто не могло уместиться, это были вложенные с детства аксиомы и табу, а Хаггар не признавал никаких запретов.
До возвращения Гасара Ассая прошло около двух часов, а молодой маг ни разу не шевельнулся и открыл глаза только после того, как его окликнули по имени.
Служители Незримого, которых в народе побаивались и сторонились, редко покидали свои храмы, поэтому на доставку одного из них пришлось потратить больше времени, чем тюремщики рассчитывали. Да и в городе было неспокойно, что также доставило много тревожных минут. Если здесь, в королевском дворце с его подземельями, контролируемом бунтовщиками, царила настороженная тишина, то за стенами вот уже второй день слышался грохот, раздавались взрывы, а небесным зарницам отвечали вспышки пламени на земле.
Окинув жреца взглядом, Хаггар едва удержался от удовлетворенной улыбки: Незримый уже ответил на его призыв. Одетый в светло-серую, как и полагалось его храму, плотную рубаху под горло с вышитой белым окружностью на груди и удобные темные штаны, служитель грозного бога был высок ростом, широк в плечах и крепок телом. На вид около пятидесяти пяти лет, основательный и серьезный, с собранными в низкий хвост темными волосами с проседью. В руке мужчина держал меховую накидку.
Молодой маг поднялся с койки и подошел вплотную к решетке. Даже лишенный магии, он ощущал исходящий от нее холод, сопровождающий гремучее железо, — тюремщики действительно не поскупились.
— Здравствуй, жрец, — тихо проговорил он, в упор глядя на посетителя.
Служитель молча склонил голову в ответ и так же молча шагнул ближе.
— Жрец, — настороженно окликнул Гасар, поймав того за локоть. — Не стоит…
— Не мешай мне выполнять мой долг, маг, — равнодушно отмахнулся жрец и стряхнул чужую руку.
Гасар по-прежнему не понимал, что именно его так тревожит, но поминал недобрым словом короля, помешанного на старых традициях и решившего проявить благородство. Теневик, противореча собственным недавним мыслям и надеждам, жалел, что Вераса не прикончили спящим.
Последователь Незримого еще приблизился к решетке — так, что между ним и приговоренным оставалась пара ладоней пространства, разделенного хладным железом, — и тихо сказал, глядя тому в глаза:
— Ты звал, теневой маг, и я пришел.
Хаггар медленно наклонил голову в ответ.
В глазах служителей Светозарного светилась доброта и кротость, взгляды последователей Воздающего поражали мудростью, Плетущего — проницательностью и пониманием. Серые глаза этого жреца полнились безразличием и покорностью судьбе.
