Задние напирали и создавали давку. Один раз Глафиру чуть не свалили с ног. Но тревога оказывалась ложной, и народ на время затихал.
«Бедные мои голубки», — вздохнула Глафира, вспомнив про Верочку и ее возлюбленного Тимура. Фролова запретила молодым людям появляться на улице, чтобы те не попали к чекистам, и ходила сама добывать провизию. Делать это с каждым днем становилось все труднее. Хоть у Тимура и были деньги в золотых Николасвских червонцах, купить еду на них было не просто и небезопасно.
Червонцы приходилось тайно менять на советские бумажки. По закону золото полагалось сдавать в ОГПУ или в специальные пункты, где за червонец выкладывали два миллиона, а за батон хлеба просили полтора. Но Глафира Фролова знала нескольких богатых приятелей расстрелянного Федора Савельевича и меняла у них червонцы по сносному курсу.
Сегодня ей везло. Отстояв четыре часа в очереди, она втиснулась в заветную зеленую дверь, приобрела два фунта муки и головку сахара. У порога дежурил красноармеец с винтовкой. В одни руки давали только фунт. Но Степан, помогавший продавщице за прилавком, покосился на красноармейца и, поняв, что тот занят флиртом с очкастой молодицей, вручил Глафире двойную порцию. До переворота мужик доставлял Филипповым дрова, и няня Веры вкусно кормила его в людской.
Степан доброе помнил. Женщина засунула продукты за пазуху, чтобы ворье не выхватило покупки из рук, и торопливо зашагала к дому. Барак, в котором она жила и прятала барышню Веру с ее кавалером, находился в Линейном переулке, в десяти минутах ходьбы. Глафира очень спешила. Молодые сегодня не ели, и она за них переживала. Сама няня к вынужденному посту попривыкла и тягучее чувство голода едва замечала.
Внезапно женщина остановилась. Она не поняла, что ей мешает идти. Тревога вновь сжала сердце, и ноги перестали слушаться. — Няня, не ходи домой, — услышала она и оглянулась.
Рядом никого. «Неужели с голодухи примерещилось?» — подумала Фролова и попыталась сделать шаг.
— Няня, не ходи домой, — повторил тот же голос. Этот грудной ласковый голос ей был знаком. Он мог принадлежать только Верочке. Но улица была безлюдна. Глафира еще раз огляделась и отметила, что голос ее остановил у высокой каменной ограды. Решив, что Вера скрывается по ту сторону, она сделала над собой усилие и подошла к арке ворот. Сами ворота снесли пожарные, когда в первые дни красного мятежа сгорела почта.
Глафира вошла во двор и заглянула за стену. Сразу после пожара в жухлом бурьяне и крапиве валялись старые газеты, но газеты народ разобрал на самокрутки, а испачканные и промокшие бланки остались. Тоскливый вид пожарища и бесприютный, заваленный грязными конвертами и бланками двор женщину не интересовал. Глафира высматривала барышню.
— Вера, ты где? — тревожным шепотом позвала она. Но ответа не получила.
Поняв, что Веры во дворе нет, Фролова достала из-под нательного белья крестик, поцеловала согретый грудью благородный металл, перекрестилась и медленно вышла в переулок. Ноги налились свинцом, не желая идти. Собрав все свои силы, она все же двинулась к дому.
— Няня, не ходи туда, — снова услышала она. На сей раз голос Верочки стал просящим и умоляющим.
Глафира побледнела, прислонилась к стене и схватилась за сердце. Два фунта муки и головка сахара показались ей пудовыми. Женщина опустила кульки на землю.
Прошла минута, другая, и сердце понемногу отпустило. Она подобрала покупки, снова запихнула их за пазуху и медленно пошла. Голос Веры больше не беспокоил.
Возле входа в свой барак Глафира еще раз огляделась. Не заметив ничего подозрительного, она миновала длинный коридор, куда выходили двери соседей, и завернула в свой закоулок. Перед выходом она заперла его на замок. Молодые имели второй ключ, но хозяйка днем их просила не выходить. Фролова опасалась, что соседи, заметив ее постояльцев, донесут в ЧК. Она вставила ключ в скважину, но повернуть не успела. Дверь резко распахнулось, и два здоровых мужика в тельняшках набросились на нее, затащили внутрь.
— Фролова, где твои барские выродки? — заорал начальник в кожанке. Он стоял посередине комнатушки и, широко расставив ноги в кирзовых сапогах, покачивал в руке маузер.
