— Кажись, стали давать, подтолкнул женщину в бок Митрич.
Она в своих воспоминаниях забыла, где находится, и от неожиданности вздрогнула.
— Муку стали давать, — повторил старик и показал в улыбке белесые десна.
— Слава Богу, — вздохнула Фролова и опять задумалась о своем.
Революцию Глафира восприняла как напасть, вроде холеры или чумы. А несколько дней назад, когда на ее глазах расстреляли Федора Филиппова, а затем набросились на его дочь, Глафира люто возненавидела революционеров. Она близко наблюдала жизнь буржуев и в отличие от других «пролетариев» видела, как трудились мужчины в семье заводчика. Ее первый хозяин Савелий Иванович Филиппов вставал с петухами, пил чай с кренделем, а в это время Митрофан уже запрягал Зорьку. Хозяин прямо с крыльца прыгал в легкую двуколку. Править вороной кобылой он предпочитал сам. Четырехлетка Зорька была лошадкой горячей, и Митрофан с трудом удерживал ее у крыльца. Савелий Иванович перехватывал вожжи, и кобыла, прижав уши, выносила его за ворота.
Завод, принадлежавший Савелию Ивановичу, находился в переулке за Сенной площадью. От особняка на Ярославском проспекте до завода Зорька доносила хозяина резвой рысью сперва за двадцать пять минут, а когда пустили трамваи и начали перекрывать движение для автомобилей, за полчаса. В шесть утра хозяин входил в свой кабинет, где его с отчетом уже ждали инженеры и мастера. Затем обходил цеха, вникая в каждую мелочь. К одиннадцати возвращался в кабинет и вел переговоры с поставщиками сырья, оптовыми покупателями и прочим деловым людом.
Обедал он в трактире по соседству, где выпивал лафитник водки и съедал миску борща. Никаких закусок и сладостей хозяин себе днем не позволял, чтобы, как он говорил, «не добреть». После обеда снова шел на завод, где проверял качество выпущенной за день продукции, составлял с инженерами планы на следующий день и подсчитывал доход. Свой кабинет Савелий Иванович запирал в шесть. Его рабочий день, так же, как и работников завода, длился двенадцать часов. В семь в доме Филипповых ужинали. Вечером подавали разносолы, но, уморившись за день, Савелий Иванович за ужином засыпал. По субботам он водил жену в оперу, а по воскресеньям всей семьей отправлялись в церковь. Отдыхали Филипповы каждый год за границей. Савелий Иванович не просто ехал повидать свет и показать себя. В поездках он осматривал не памятники и музеи, а ходил глядеть на заводы своего профиля, чтобы не отставать от просвещенной Европы.
Его сын Федор Савельевич образ жизни вел с отцом схожий, но, потеряв при родах молодую жену, затосковал и пристрастился по вечерам к пирушкам. С тех пор у них каждый вечер был полный дом гостей. И так до самого переворота.
Оставаться одному в своем особняке вдовцу было тошно.
Не бездельничали и жены заводчиков. Супруга Савелия Ивановича, Антонина Демьяновна, попечительствовала в городском приюте, два раза в неделю обходила гимназии с ревизией, проверяя, как кормят детей, а по вечерам ублажала мужа и гоняла прислугу. Мама Верочки, Анна Филиппова, умерла в двадцать два года от родов, но за свою короткую жизнь сумела в германскую войну побывать на фронте сестрой милосердия, где испытала такого, что и не всякая простолюдинка стерпит.
Глафира знала не по рассказам, каков «праздный» быт ее хозяев, и потому лозунгам о буржуях-бездельниках и кровопийцах не верила. Она нередко говорила прислуге в людской, что барину Филиппову стоит упасть в ножки и благодарить за то, что он обеспечивал работой и кормил делом своей головы сотни людей — этих самых пролетариев, которые только и умели, что исполнять чужую волю. Своей у них не было. Фролова не удивилась, что после национализации завод Филиппова обанкротился, а рабочие пошли с протянутой рукой или завербовались в Красную армию, где хоть как-то кормили.
Очередь медленно продвигалась. Глафира уже отчетливо видела крашенную ржавой краской дверь лавки и счастливцев, которые вываливались из нее с «добычей». Чем ближе подтягивался народ к заветному прилавку, тем больше нарастало возбуждение в очереди. Уже несколько раз проносился слух, что мука заканчивается и лавку вот-вот закроют. Тогда люди начинали кричать и толкаться.
