– У мужчин на Антилах особая роль; надеюсь, мне ее играть не придется.
– И какая же это роль?
– Мачо, который пьет и не пьянеет, решает все кулаками, имеет две семьи, одну официальную, другую на стороне, и в обеих у него детишки, но он их не растит. И выбора нет. Едва мальчик начал ходить, он должен быть «мужчиной», не плакать, молчать о том, что чувствует, писать дальше всех и постоянно доказывать свое превосходство.
Спаситель увлекся, рисуя портрет, который почерпнул из очередного психологического труда «Формирование мужественности на Антильских островах». Сам он рос между двумя мирами: с одной стороны белая семья Сент-Ив, с другой – школьный двор. Под конец он грустно усмехнулся:
– Ты или гро коко, или макомэ.
«Гро коко» – это, разумеется, мужской член, а «макомэ» по-креольски «гей», то есть самое худшее, что может быть в гомофобском обществе.
– Ну и как тебя звали, гро коко или макомэ? – поддразнил его Самюэль.
– Баунти – черный снаружи, белый внутри.
– Это лечится?
– Старался десять лет, но так и не вылечился.
Самюэль думал пошутить, а нажал на больную точку.
– Ты не сказал, как зовут твою подружку, – сменил тему Спаситель.
– Она еще не подружка, она сестра моего приятеля.
– Ее зовут?
– Перрин.
– И какая она?
– Красивая.
Оба мечтательно притихли, окутанные кофейным благоуханием: красивая…
– Я считаю, ты здорово ее описал, – сказал Спаситель в общем-то почти всерьез и принялся читать стихи, как это делала Элла:
Она прошла – резва, как птица,
Веселая, в расцвете лет,
В руках букет цветов лучится,
А на устах звенит куплет.
Благоуханье, юность, пенье…
Мелькнуло счастье – и прошло![17] – Это что?
– Девушка, которая от нас ускользнула.
– Я спрошу у брата номер ее телефона, – сказал Самюэль, твердо решив не упускать Перрин. – Мне надо поговорить с ней с глазу на глаз. А то она вечно с подругой – прямо сиамские близнецы.
– А что, если опять на грабли?
Самюэлю не везло, он постоянно «наступал на грабли» и меланхолично подсчитывал, сколько раз с ним такое случилось.
– Я тоже напишу стихотворение.
– Мне не терпится его прочитать.
Оба рассмеялись и одновременно повернули головы к окну. По улице бежала вприпрыжку школьница, «резва, как птица».
– Черт! А ведь я опаздываю, – опомнился Спаситель.
Спаситель возвращался к работе с легким сердцем. Как бы там ни было, Самюэль познакомился со своим отцом. Месье Вьенер, конечно, со странностями, но пианист гениальный, и сын ни на кого его не променяет.
А вот Алиса Рошто недорого бы дала за своего отца.
– Не могу больше!
Алиса сидела на кухне напротив мамы и чистила овощи второй раз за свои четырнадцать лет.
– Да ты что? – удивилась Луиза. – Мы же только начали.
– Я не про морковь, я про папу! Ты меня слушаешь или нет?
– Осторожнее! Ты так нож держишь, что немудрено и палец раскрошить на кусочки. – Луизу больше волновала дочь, чем бывший муж. – И как это я тебя не научила картошку чистить! – корила она себя.
– Мама! Я с тобой о папе разговариваю! – простонала Алиса. – Ты знаешь, что он Полю сказал?
Младший брат не сохранил доверенной ему тайны. Сначала поделился ею с Лазарем, потом с Алисой, а Алиса с мамой. Луиза пришла в ярость, но виду не подала. Так. Значит, ее бывший хочет уверить малыша Поля, что его мама с папой снова собрались жить вместе? И что? Он думает, сын запрыгает от радости? Нет, он опоздал, и не на один год! С тех пор как в их жизни появился Спаситель, Поль и вовсе не хочет, чтобы родители мирились.
– Почему Спаситель НИЧЕГО не предпринимает? – сердито спросила Алиса.
– Что значит «ничего»? А что он должен предпринимать? – занервничала Луиза.
Алиса пожала плечами, и случилось то, что должно было случиться: она порезала указательный палец.
– Ой, кровь! У меня кровь течет! – закричала она.
Вид крови страшно пугал Алису. Когда она была маленькой, нужно было немедленно бинтовать самую крошечную цапку-царапку, пряча от нее бобо.
– Забинтуй! Забинтуй! – кричала она и теперь, протягивая матери палец.
Луиза схватила рулон бумажных полотенец, навертела ей на палец бумагу, которая тут же окрасилась алой кровью.
– Сейчас в обморок упаду, – пригрозила Алиса.
