– Которая и его мать тоже, – подхватил Спаситель.
– Это еще хуже! Нельзя называть мать… – Он не посмел произнести дурное слово. – Не сыну ее судить. Суд в руках Аллаха, а Аллах милосерден, бисмилля ир рахман ир рахим![16]
– Вы правы, Аллах милосерден, – согласился Спаситель. – Он знает, что Адилю очень обидно: его ранила не только правда, но и то, что ее скрывали от него четырнадцать лет. Адиль сказал плохие слова, но ему и самому было плохо.
– Это так, это так, – воскликнула мадам Насири.
Спаситель напомнил Соло: когда Адиль был маленьким, он восхищался братом. Брат был для него образцом, человеком, каким мальчик надеялся стать. И вдруг мальчик узнал, что у Соло другой отец. Ревнивое сердце Адиля подсказало ему, что отцом Соло был человек исключительный, которого его мать глубоко любила.
– Хорошо, я буду с ним разговаривать, но он должен попросить у меня прощения.
– Вы знали правду, а он нет. Он ждет, что это вы перед ним извинитесь.
– Правда, правда, я согрешила, – прошептала мадам Насири.
Соло помрачнел: он получил от Адиля плевок в лицо, он назвал его ублюдком.
– Я совсем о другом, – спохватился Спаситель. – Никто, и уж тем более ваши сыновья, не может упрекнуть вас за то, что вы любили, мадам Насири. Обижал Адиля, и возможно давно, ваш секрет. То, что вы с ним не поделились. Вам казалось, что вы поступаете правильно, но Адиль обижен на вас и Соло за сговор.
Соло и его мать погрузились в долгое молчание. Неожиданная точка зрения ошеломила их.
– На этом мы сегодня остановимся, – решил Спаситель.
До следующей консультации через неделю у мадам Насири будет о чем подумать во время бессонницы.
– Моя сумка! – спохватилась мадам Насири.
Она не собиралась ее открывать и доставать из нее деньги, сорок пять евро передал Спасителю сын, горестно поджав губы. Видно, зарплата старшего надзирателя была достаточно тощей. Спаситель пообещал себе, что предложит Соло скидку – например, две консультации по цене одной.
– Странно, что ты доктор. – Мадам Насири обернулась, уже выходя за дверь. – И долго ты учился?
– Да… достаточно долго.
– Хорошо, – одобрила она, но уже повернувшись к нему спиной. А потом все-таки прибавила: – Есть черные очень ленивые.
Спаситель взглянул на Соло, тот воздел глаза к небу: да, конечно, мама есть мама, но до чего же тяжело с этим ее «бзиком».
Закрыв дверь за пациентами, Спаситель пробормотал сквозь зубы: «Бисмилля ир…» – и подумал, что нужно бы купить Коран. Из профессиональной добросовестности.
* * *
– Пиво и сэндвич?
Спаситель уселся напротив Самюэля. У них стало ритуалом встречаться по четвергам. Подросток не имел возможности продолжать терапию у психолога (мать отказалась оплачивать консультации), но он делился своими трудностями со Спасителем и оплачивал ему сэндвич в кафе «Тупик».
– Ну ты себя и запустил, – заметил Спаситель, передав заказ официанту.
Самюэль выглядел как в худшие свои времена: нечесаный, в мятой рубашке, тень будущих усов над губой казалась грязью. Когда год тому назад он впервые явился на консультацию, у него был крайне неопрятный вид и от него даже плохо пахло.
– Не успеваешь утречком принять душ?
– Спасибо, – буркнул Самюэль, – заботливая мама у меня уже есть.
– Не сомневаюсь.
Самюэля в этой жизни занимали только две темы. Первая – его отец, пианист Андре Вьенер, с которым он совсем недавно познакомился и который сейчас был на гастролях в Японии.
– Как отец?
– Нормально.
Значит, актуальна тема номер два.
– А девочки?
– Статус-кво.
Самюэль был неординарным подростком, у него был большой запас слов.
– И все же на ком ты сейчас остановился? – невинно осведомился Спаситель.
– Будь я на ком-то…
Стоит заговорить о сексе, как все обретает подтекст.
– Сэндвич «Мадам» для кого? – послышался у них над головами голос официанта.
– Для меня, – поднял палец Спаситель.
– Я тебе завидую, – пробурчал Самюэль. Он подождал, пока официант отойдет подальше, и уточнил: – Почему считается, что черные – гиганты в сексе?
Спаситель устало вздохнул. Грабитель, лодырь и секс-гигант. Не слишком ли много для одного дня?
– Нечего делать обиженное лицо, – заметил Самюэль. – Репутация лестная.
