— Не знаешь? Выжатый лимон!
Вот они уже на улице Мюрлен у дома № 12 с красивой табличкой «Сент-Ив, клинический психолог». Луиза потянулась к дверному молотку в виде руки, сжатой в кулак, но Лазарь дернул ее за пальто.
— Нет, я хожу через сад.
Аллея Пуансо, по весне зеленая и щебечущая птицами, в январе месяце выглядела грязной и мрачной, в саду тоже было темно и сыро.
— Неужели ты не боишься, когда приходишь из школы в сумерки? — с удивлением спросила Луиза.
— Я привык. И потом, папа оставляет на кухне свет.
Маячок, чтобы корабль благополучно прибыл в гавань.
— До свидания, Лазарь. Скажи папе, что ты можешь приходить к нам играть, когда захочешь.
Лазарь толкнул калитку, потом дверь на веранду — они не были заперты на ключ, и Луиза подумала, что такая доверчивость к соседям, несомненно, прибыла с Антильских островов. «Так думать — это расизм? — спросила себя Луиза, ставшая необычайно щекотливой в вопросах толерантности. — И не признак ли расизма постоянно спрашивать себя, расист ты или нет?»
* * *
Рабочий день Сент-Ива, клинического психолога, еще не кончился, бурный рабочий день: кто-то из пациентов пришел раньше, кто-то опоздал, кто-то отменил сеанс, а кто-то попросил принять его вне очереди, и это не считая телефонных звонков, среди которых далеко не все приятные.
— Алло, это кабинет доктора Сент-Ива? Это вы доктор психолог? Меня зовут месье Оганёр. Я звоню вам по поводу наших дочерей, они нас очень беспокоят.
— Сколько у вас дочерей?
— Три, но беспокоят старшие, четырнадцати и шестнадцати лет.
— Чем именно они вас беспокоят?
— Делают что хотят. Приведу вам пример: вчера Марион, ей четырнадцать, запустила в меня стаканом. Она промахнулась. Но намерение тоже что-то значит, не так ли?
— Несомненно. И ни вы, ни ваша жена не можете с ними справиться?
— Видите ли, есть нюансы. Мы с женой расстались… да мы и не были женаты… Значит, формально она не жена, а мать моих детей. Но как-никак мы прожили вместе восемнадцать лет.
— Понятно. А расстались вы?..
— Года не прошло.
— Совсем недавно. Ваши дочери, вероятно… еще не пришли в себя?
— Именно. Потому что я живу со своей новой подругой, и моя жена, то есть мать моих детей, тоже.
— У нее появился спутник жизни?
— Нет. Спутница.
— Ах, вот как? Понял. Мадам живет с дамой, так?
— Да. И Люсиль, наша старшая, не хочет у них появляться. Ей это, думаю, не нравится.
— Возможно.
— В общем, мы бы хотели обсудить все это вместе, а то увязли и ни с места.
— «Все вместе» — это значит вы, ваша подруга, ваша бывшая жена с ее подругой, то есть четверо? И еще все три дочери?
— Нет, с Элоди нет проблем, ей пять лет, с ней можно договориться.
— Но ваш семейный совет ей тоже, думаю, небезразличен.
Спаситель, невольно улыбаясь, попытался себе представить, как разместятся у него в кабинете семь человек, и отвлекся на секунду от мадам Пупар, которая сидела напротив него. Мадам Пупар совсем недавно обнаружила тайную ячейку «Аль-Каиды» в лицее Ги-Моке, где учился ее сын.
— Они собираются похитить директора, — сообщила мадам Пупар, ломая руки.
— Одну секундочку, мадам Пупар, я договариваюсь о встрече. Завтра в восемнадцать пятнадцать вас устраивает? Хорошо, тогда до завтра. Ну а теперь займемся ячейкой «Аль-Каиды».
В случаях, как с мадам Пупар, главное — плавно перейти от одной проблемы к другой.
— Вы уже начали пить лекарства, которые вам прописали в больнице, мадам Пупар?
Часы показывали восемь, когда Спаситель появился на кухне, где сидел Лазарь.
— Карбонара?
— Вау! Да!
Собираясь выбросить пустой стаканчик из-под сметаны, Спаситель заметил на крышке мусорного бака черную обувную коробку.
— Откуда это? — удивленно спросил он сына.
— Осторожно, не испачкай руки! — предупредил Лазарь. — Николь подобрала ее у нашей калитки.
Спаситель взял коробку кончиками пальцев, встряхнул и поставил обратно.
— Порча вуду, — с недоумением пробормотал он себе под нос.
— Что ты сказал? Повтори! — попросил Лазарь.
Но Спаситель ограничился тем, что процедил сквозь стиснутые зубы «чип» — странное словечко, привезенное с Антильских островов. Лазарь знал: если папа «чипнул», значит, разговор окончен. Психолог Сент-Ив никогда бы не отказал в объяснении восьмилетнему пациенту. Но одно дело психолог, а другое — папа.
