Когда ему порядком надоело стоять и зевать, позвал Соньку. Конечно же, та заупрямилась. Сначала молчала как партизан и копала чьим-то маленьким совком яму, потом стала орать, что не хочет домой… Нимка молча взял её за подмышки, вытащил из песочницы. Так же молча забрал у неё лопатку и положил на деревянный бортик. Потом так же молча потащил её к дому… Уже на дорожке ей сказал:
- Коза! Я есть хочу, и я иду домой! А ты как хочешь…
Выпустил её руку, плюнул и пошёл к подъезду. А Сонька почему-то не стала оставаться, медленно двинулась следом за ним, обиженно всхлипывая.
Дверь никто не открыл. Нимка подёргал ручку, попинал, потом посмотрел на Соньку. И услышал шаги на лестнице, а сестра сразу поняла:
- Мама!
- Ой, вы уже пришли! – сказала мать, поднимаясь по ступенькам, - а то я в садик пришла, а мне сказали, что Соньку брат забрал…
- Пришли, - вздохнул Нимка, дождался, пока мать откроет дверь и прошёл в прихожую. Щелкнул выключателем, удивился, - а что это, соседа нет сегодня?
- Ну, как видишь, - мать грузно опустилась на табуретку, наклонилась к Соньке и стала снимать ей сандалии.
Ну и отлично, раз нет. Нимка ушёл в ванную, сунул ноги под тёплую струю воды: как хорошо… Умылся, покосился на зеркало, и… вынул из-за пазухи кошелёк.
Медленно развернул гладкую кожу и заглянул внутрь. Снова застучало сердце, как и в первый раз, когда в узкой щели он увидел четыре пятитысячные купюры. И несколько сотен и бумажных десяток… Сейчас Нимка ещё раз проверил все боковые кармашки и в серединке, – оказалось, что под прозрачной плёнкой их было не два, а три. В третьем он нащупал какую-то тонкую бумажку, вынул – это оказался обычный билетик, какой дают за проезд в городских автобусах. Нимка пожал плечами, машинально посчитал цифры: счастливый! Повертел его в пальцах и положил обратно в кармашек…
На кухне забренчали кастрюли.
- Ты скоро там? – услышал он мамин голос.
- Сейчас, - Нимка свернул кошелёк, снова сунул под майку и вышел из ванной.
Не пельмени – макароны. Пока мать в ванной мыла Соньку, Нимка задумчиво опускал в пузырящуюся воду ребристые трубочки. Одну сунул в рот и стал грызть, потом наклонил пачку: макароны ухнули в кастрюлю, подняв кипящие брызги. Переложил…
Нимка вздохнул, свернул пачку с остатками, убрал её в шкаф. Посолил, помешал и стал ждать, когда, наконец, сварится ужин.
- Сегодня прям завал какой-то, - сказала мама, вытирая недовольно пыхтевшую мокрую Соньку и оглядывая Нимку. - Товара привезли! А мне Василий Михалыч, начальник наш, говорит: «Зой, останься, помоги…». Вот я и осталась, а чего, денежка лишняя не помешает… Правда?
- Правда, - тихо согласился Нимка.
Эти слова не выходили у него из головы. Вечером, когда он плюхнулся на скрипучий диван, вытянул гудевшие ноги и закрыл глаза, мысли стали особенно чёткими.
«Матери нужно месяц работать, даже больше – чтоб получить такие деньги…» Кто-то тоже так работал? Месяц?
Или это остаток от чьей-то очень большой зарплаты? Странно, разве носят такие большие деньги в кошельке, зачем? Не иначе, как просто не дорожат такой суммой…
Или дорожат? Просто случайность, с кем не бывает…
«А если это тоже чья-то мать потеряла?»
Он собрался засыпать – проснулась совесть. Нимка повернулся на другой бок и услышал, как хлопнула входная дверь – пришёл сосед. Завёл подвывающим голосом классическую песню про мороз, разбудил сонные половицы тяжёлыми шагами, включил телевизор за тонкой стенкой…
«Завтра нужно будет спрятать кошелёк, но куда? Мало ли…» Не любил Нимка соседа. Привык к нему, конечно, точнее свыкся с его существованием, но ему не доверял. «А с собой таскать тоже не вариант…»
Нет, это не женский кошелёк. Он квадратный, грубоватый, пухлый, из чёрной гладкой кожи. Какая женщина станет такой носить? Значит – не мать его потеряла…
«Какая теперь разница? Ты его уже присвоил, - сказал себе Нимка, - хозяина фиг найдёшь…» Можно было б ещё побродить возле скамеек, посмотреть, если б не этот мальчишка… Откуда он взялся? Сейчас Нимке казалось, что где-то он его уже видел, только вот где?
Что теперь делать с находкой, Нимка не знал. Повозившись немного, он вскоре заснул под болтовню телевизора, сопенье сестры и похрапывание матери.
