Петя Тимофеевич не принадлежал к числу старейших работников почтовой конторы только потому, что ему еще не было шестнадцати, хотя, как он считал, он уже прошел те сто тысяч километров пешком, которые надо пройти, пока ты не станешь настоящим почтальоном. И у него, как у старых почтальонов, к вечеру ломило плечи и ноги, между лопатками гнездилась боль, а руки сводило от усталости, как у заслуженного ревматика республики, уже истребившего первый миллион муравьев на предмет избавления от нудной ломоты, мешавшей жить и быть полезным своим согражданам.
По-моему, возраст следует считать не прожитыми годами, а накопленным опытом и плотностью переживаний. Аркадий Гайдар командовал кавалерийской разведкой, когда ему было шестнадцать лет. Сергею Лазо было всего двадцать четыре года, когда он стал признанным военным руководителем огромной партизанской армии. Олег Кошевой взял на свои юношеские плечи организацию комсомольского подполья в Краснодоне. Леня Голиков стал Героем Советского Союза в тринадцать. Виталий Бонивур в семнадцать был надежным человеком революции. Комсомолец Тарабарко в шестнадцать прославился такой производительностью труда, что в крае рассказывали о нем легенды… Значит, дело не в возрасте!
В свои годы Петя Тимофеевич становился столетним стариком, когда приносил людям похоронные извещения и их горе сгибало его спину, и обретал резвость своих четырнадцати лет, когда письма, приносимые им, давали людям радость.
В свои годы Петя Тимофеевич стал философом и психологом. Почтовые отправления были для него не письмами, бандеролями, переводами и извещениями — они были концентратом человеческих чувств.
Разбирая адреса на своем столе в отделе доставки, Петя невольно раздумывал над тем, что непосредственно в его функции не входило, размышлял и сопоставлял, сравнивал и анализировал. Иногда, видя каракули на конверте, он раздумывал, каков человек, выводивший эти каракули: стар или молод, здоров или болен, сердит или обрадован и почему в свою очередь не думает о бедных работниках связи, вынужденных расшифровывать его крючки. Или любовался каллиграфией иного адреса, невольно говоря про себя: «Вот хороший человек! Написал — и все понятно, куда, кому, откуда, знай бери и неси!» И люди, писавшие разборчиво, почему-то казались ему учителями, — может быть, потому, что его учительница всегда писала каллиграфически на полях тетради по русскому языку: «Баранов! Следи за нажимом, держи перо правильно, не наклоняйся слишком над столом! Ты пишешь для того, чтобы другие могли прочесть, а не для того, чтобы испачкать бумагу!» Впрочем, они могли быть также и отличниками по русскому языку, на всю жизнь запомнившими заветы своих учительниц о том, что пишут для того, чтобы другие могли прочесть написанное.
Больше всего он любил разносить извещения о переводах. Тут все было ясно — человеку всегда нужны деньги! — значит, получатель улыбается, говорит: «Ах, как кстати! В самое время пришли! Ну, спасибо, молодой человек! Вот мы тут распишемся — и порядок! Спасибо!» Хотел бы Петя видеть человека, которому деньги пришлись бы не в пору! Он прощался с получателем за руку и уходил, оставляя за собой улыбки и довольство. Треугольнички со штампом полевой почты, измазанные цензорской тушью, как деревянные ворота дегтем, тоже не таили в себе ничего плохого: значит, отправитель жив, воюет, и дай ему бог здоровья! Ну, может, ранен и лежит в госпитале — все-таки не убит и не пропал без вести. Держа в руке такой треугольничек, он стучался смело — без тяжести на сердце! — как добрый вестник. «Ой, письмо от Васи! Таня, Маша! Письмо от Васи! Идите скорей! Спасибо, спасибо, мальчик! Такая радость, давно не писал! Спасибо!» Он уходил, слыша за своей спиной охи и вздохи и чувство облегчения. Он делил письма на письма с запада и письма «отсюда», местные. Местные он вручал без переживаний — что особенного может сообщить корреспондент из края: был в поле, работал, выехал в командировку, дети здоровы, возвращается, выполнил работу или должен задержаться, собирается в гости, скучает, ждет, любит — не любит, плюнет — поцелует, к сердцу прижмет — к черту пошлет. От этого не умирают и долго не страдают. Письма же с запада часто таили в себе скрытую угрозу адресатам.
