Коля встал и стал искать трудовую книжку. Раза три чертыхнулся, пока искал, наконец нашел ее в кармане пиджака.
— Ага, вот! — обрадовался Коля. — Ну посмотрим, какие у нас шансы? Так... «Зачислен электрослесарем-прибористом пятого разряда в цех КИП».
Всё — чистая липа. Он в этот цех КИП ни разу даже не заглянул, а работал в закутке, рядом с радиоузлом. Вечно туда набивалось полным-полно всяких бездельников, галдели и накуривали так, что букву «А» было не разглядеть. Вот и работай. А после рабочего дня болела голова и в глазах от шрифта рябило. Писать уже было невозможно. Недолго там выдержал, три месяца. Разряда же никакого не было, да он даже толком не знает, какие бывают приборы. А прибористом его зачислили потому, что не было у них штатной единицы художника — для него это темный лес.
Но там он все-таки работал, а вот маляром на заводе «Серп» — никогда. На этом заводе его надули. Им там нужно было оформить красный уголок, а как платить, они не знали. Вкручивали ему про безлюдный фонд, которого у них нет, но безлюдный фонд был для Коли так же неясен, как и штатная единица; Коля в конце концов махнул рукой и сказал, что пусть ему заплатят как знают, а он все сделает. Они ему сказали, что будут держать его пять месяцев и что пусть он не думает, а делает работу быстрее. Потом, дескать, можно будет не ходить. Он и обрадовался: два месяца с утра до ночи только и знал, что этот красный уголок, а потом закончил — и вот тебе: профорг стал требовать, чтобы Коля списал какие-то объявления, чтобы какие-то перспективы, промэстетику и чтобы приходил в восемь утра. А когда договаривались, называл это джентльменским соглашением. Джентльмены!
Коля вспомнил умное лицо профорга и его честные глаза и от обиды поперхнулся чаем, закашлялся.
— Вот такие джентльмены, Данилыч, — желчно сказал Коля и стал листать трудовую книжку. Да, много записей в книжке, уж очень много. Плохо.
Коля представил, как этот лысый в очках (он почему-то был уверен, что там будет лысый и в очках), как он поднимет голову и спросит:
— А почему вы так часто меняете место работы?
Ну что ему ответить? Иди объясняй ему о желтых и синих.
Коля глотнул чая, закурил и принялся обдумывать ответ.
«Самое главное — не торопиться, — думал Коля, — они обычно внимательно слушают, но, если торопиться, будет непонятно. Правда, трудно выдержать этот тон. Когда он тебе смотрит в глаза — и ему хорошо, потому что у него очки, — смотрит и ждет, что ты скажешь, — и тут поневоле начинаешь спешить и сбиваться. Нужно объяснять не торопясь. Вот он спрашивает, а я отвечаю».
Коля повернулся к Данилычу.
— Видите ли, я художник, живописец, — пояснил он, непринужденно затянувшись сигаретой, — мне необходимо свободное время. Для работы. Для творческой работы, — добавил Коля, — для живописи. Эти записи в трудовой книжке, в сущности, ни о чем не говорят. Просто мне таким образом платили за работу. Постфактум.
«Может быть, не говорить „постфактум», — подумал Коля, — „постфактум“ — это убедительно, но в отделе кадров могут и не знать этого выражения. Нет, — подумал Коля, — не надо, скажу просто «за выполненную работу». Дескать, меня оформляли, чтобы платить.
«Ну вот, хорошо, — подумал Коля, — это хорошо. А дальше? Дальше так: „Кроме того я еще работал в разных местах оформителем“».
А он спросит, почему я оттуда уходил, — подумал Коля и с такой неприязнью посмотрел на кота, как будто на том были очки.
Ну что ж, я ему скажу правду, — решил Коля, — скажу, что откладывал немного денег из зарплаты, а потом уходил, чтобы творчески работать. Как Мартин Иден, — подумал Коля. — Интересно, знают они про Мартина Идена? Ладно, про Мартина Идена можно не говорить.
А он спросит, — с испугом подумал Коля, — и точно спросит: „Так ведь вы и от нас уйдете?“ Что ему ответить?
А я отвечу, — вспомнил Коля. — „Мне сказали, что можно работать дома, а работу носить, и меня это устраивает и я от вас не уйду“.
Всё, — с облегчением подумал Коля, — так и скажу. И главное не торопиться, а говорить с расстановкой, чтобы все было ясно».
Коля положил трудовую книжку в карман, допил свой чай и встал. Надел пальто, шляпу, открыл шкаф, посмотрел на себя в зеркало — покачал головой.
