— Нам нужно попасть на один из них, — говорю я.
— На корабль? — Пейшенс удивлённо глядит на меня.
Я слегка киваю.
— Это единственная возможность незаметно покинуть Лиссабон. Мы будем прятаться до тех пор, пока не доплывём до испанской границы, а затем покинем корабль на спасательной шлюпке.
— Мне кажется, что это опасно.
— Не волнуйся. У нас всё получится. — Я пожимаю плечо Пейшенс и толкаю её в проход между двух рядов охлаждающих контейнеров. Большинство из них уже давно стоят пустые из-за недостатка товара, и лишь немногие экземпляры жужжат. — Жди здесь.
Я оставляю Пейшенс и проверяю, чтобы её не было видно со стороны дороги. Затем оглядываюсь и в очередной раз рада взятой с собой одежде. Мне не хватает только резиновых сапог, тогда я, возможно, без труда сошла бы за рыболова и смогла подняться на катер. И всё-таки, не всё так просто. Рабочих при входе на корабль сканируют и проверяют. Если они не авторизованы, им вход воспрещён, и они прямиком отправляются в Ничьи Земли, или их казнят.
Неожиданно я слышу позади голоса и оборачиваюсь. Толпа женщин сгребает рыбные отходы в тачку. При этом они всё время смеются, возможно, чтобы не допускать мысли о том, насколько противна им работа. Всё в них указывает на то, что они — рабочие: небрежно убранные волосы, запачканные, не накрашенные лица, грязные руки, которые они постоянно вытирают о свои резиновые фартуки. Когда тачки наполнены, они толкают их, всё ещё в хорошем настроении, к воде. Они вываливают отходы прямо в море между большими рыболовными судами и тем самым наталкивают меня на одну мысль. Я убегаю.
— Джо? — слышу я полный сомнения голос Пейшенс, но не оборачиваюсь. Она не пойдёт за мной.
Я хватаю одну из тачек, совершенно мокрую, стоящую прислонённой к ржавой стенке контейнера, и быстро сгребаю в неё три-четыре порции рыбных потрохов. Смеяться у меня нет настроения, скорее, наоборот. Я сдерживаюсь и спешу поскорее покончить с этим. Затем провожу тачку на несколько метров по территории порта к воде.
При этом я встречаю женщин, возвращающихся к кучам потрохов, они бросают в мою сторону недоумённые взгляды, но ничего не говорят. С бывалым видом я направляю свою тачку дальше, приближаясь к рыбацкому катеру. Никто не останавливает меня, даже тогда, когда я вытряхиваю отходы прямо у носа катера. Море в этом месте покрыто пеной и блестящими чешуйками. Грязный слой масла вздымается на волнах, вновь и вновь всплывают останки животных, то выпученный рыбный глаз, то кости или плавник. Я с отвращением отворачиваюсь. Я увидела достаточно. Единственный путь на борт ведёт через эти вонючие помои.
— Быстрее! — шепчу я, обращаясь, скорее, к себе самой, чем к Пейшенс, которая бежит мне навстречу по территории порта. Вся, позеленев, она тоже тащит тачку с рыбными отходами, среди которых, вся съёжившись, — Мали.
Сама я стою в тени, которую бросает носовая часть корабля и делаю вид, что вычищаю свою тачку. Конечно, мне неизвестно, принято ли это здесь, но так как на меня по-прежнему никто не обращает внимания, прихожу к мысли, что то, что я делаю, пожалуй, выглядит нормально.
Наконец Пейшенс догоняет меня и выбрасывает содержимое своей тачки (в том числе, и Мали) в море.
Моя собака тут же начинает плыть в своей собачьей манере за оторванной рыбной головой, и я шикаю:
— Мали, нет!
К счастью, она слушается. Редко случается такое, что её животные инстинкты перебарывают послушание, которому её научили в школе стражей.
«Отнять у собаки животную сущность тяжело», — однажды сказал наш общий тренер. — «Отключить у вас человеческое намного проще». И, несмотря на это, вот оно, покалывание в моей груди, которое причиняет боль при каждой мысли о Сае. Боль, которая вовсе не кажется мне не человеческой и которую я могу вынести, лишь намеренно вытесняя.
— Так, ты — следующая. Вперёд. — Я протягиваю Пейшенс руку, но она вовсе не собирается двигаться с места.
Из акватории до моего слуха доносится только тихий плеск волн.
— Ну давай же. — Я вновь проверяю окрестности. Женщины с тачками, рыбаки, изнурённые тасканием сетей, но никаких шпиков. Пока никаких. — Быстро.
