На какое-то время мы замолкаем. Больше всего мне хочется закрыть глаза и немного поспать, снова увидеть цветные картинки. Такая роскошь, как сон начинаешь ценить только тогда, когда не всегда удается им насладиться.
— Поспи хоть немного, — говорит Сай, как будто прочитав мои мысли. — Я присмотрю за тобой и Мали.
— Тебе это было бы как раз на руку. — Я щелкаю языком и Мали прыгает мне на колени. Я обнимаю ее пушистое тело обеими руками, и это вызывает у Сая улыбку.
— Тогда не спи.
Я замолкаю на несколько часов. Мы проезжаем Дувр и покидаем Лондон через туннель, проходящий под морем. Метрополия Париж начинается прямо на побережье, за последние десятилетия она расширилась так же быстро, как Лондон. Мы долго едем, пока вдруг перед нами неожиданно не возникает огромная стена.
— Граница французской Ничьей земли, — объясняет Сай.
Я выпрямляюсь на своем месте и пытаюсь что-нибудь разглядеть.
Поезд замедляет движение, затем и вовсе тормозит.
Слева и справа от окон поезда теперь видна другая темнота. Блестящая, как влажная смола, и такая непроницаемая, что в моей груди молниеносно распространяется ощущение стеснённости. Дальше еще стены, отгораживающие рельсы от окрестностей. Я знаю, что в Англии все выглядит также, но я никогда не выезжала на поезде за пределы столицы.
— Что теперь? — Я смотрю на Сая.
Он пожимает плечами.
— Надеюсь, не будет еще одного контроля.
Я оглядываюсь. Никто из остальных пассажиров не реагирует на эту остановку. Все чем-то заняты, большинство погрузились в сон.
Потом поезд опять трогается, и стены проплывают мимо нас быстрее, превращаются в мрачный вихрь. Я расслабляюсь и наблюдаю, как мы проезжаем сквозь лазерный барьер. За ним — новые стены.
— Почему нам нельзя увидеть Ничью землю? — спрашиваю я, хотя могу представить ответ на этот вопрос.
— Стена ведет поезд через эту глушь, — объясняет Сай. — Если бы ни ее, ни лазерного барьера не было, то каждый мог бы пройти в город по железнодорожному полотну.
Я понимаю. Несмотря на это мне не нравится мысль о том, что нам придется до самого Мадрида ехать по этому туннелю. Кругом ничего кроме безнадежной темноты. Как только эта мысль появляется у меня, окна вдруг превращаются в своего рода экран. Темнота исчезает, уступая место зеленому летнему пейзажу. Мимо проносятся луга, леса, маленькие озера и даже косуля, стоящая на просеке.
И вот я всё же зарываю глаза. Искусственные картины нужны мне ещё меньше, чем чернота.
Лифт несётся навстречу своей цели. Линн незаметно ухватилась покрепче, осматривая себя в противоположной зеркальной стене кабины. Бледное овальное очертание с двумя чёрными пятнами внутри, обрамлённое ярко-рыжими волосами — большего ей не удаётся разглядеть. Слэйд стоит прямо напротив неё, но она больше ощущает его присутствие, чем видит его. Его кожа пахнет прохладой, его одежда жёсткая после многих часов охоты.
Кэтролл стоит вплотную к нему, Спунк — к Линн, и в кабине больше нет свободного места. Разве только для их оружия. Она держит свой лук, опустив его вниз. Она сама сконструировала его, уже много лет прошло с тех пор. Столько, что это оружие стало для неё чем-то самим по себе разумеющимся. Как продолжение руки. Кэтролл опирается не своё копьё. Она единственный человек в группе Слэйда, который охотится с помощью копья. Линн считает, что убивать таким оружием слишком ужасно, слишком непосредственно. Выпускаешь стрелу — и больше никакого отношения к убийству не имеешь. Охота на расстоянии. Так ей всегда больше нравилось.
Лифт содрогаясь останавливается. Слэйд поднимает глаза. Его губы растягиваются в слабой улыбке. Линн наблюдает за ним сквозь свои тёмные стёкла и пытается разглядеть в нём какой-нибудь признак нервозности, но ей не удаётся отыскать ни одного. Она никогда ещё не видела его взволнованным или хотя бы нерешительным. Иногда ей думается, что в глубине души он давно уже мёртв. Ей трудно распознать, что происходит в крепких телах, под гладкой кожей её сотоварищей. Она полагает, что это нормально. Чувства — это… у неё нет подходящего слова, описания, более точного объяснения для слова чувства.
