— Я сожалею, — начал Джеф. — Я подумал, что вы захотите отдохнуть накануне окончания слушаний. Пообедать в свое удовольствие. Я собирался пригласить вас к себе, но Джоан сейчас снимается. Она не любит обедать с гостями, когда она занята в картине.
— Все в порядке, — сказал Манделл, но он был явно встревожен.
— Нам не стоило встречаться с этими людьми, — сказал Джеф.
— Вы не думаете, что я действительно устроил ему западню? — внезапно спросил Манделл.
— Нет.
— Вы мне доверяете?
— Конечно. Почему вы спрашиваете?
— Потому что последние три дня меня преследует одна мысль. Я бы хотел, чтобы перед самым закрытием слушаний вы дали показания.
— Что я могу сказать? — спросил Джеф.
— Вы могли бы объяснить, как испуганных или разочарованных людей подталкивали к совершению поступков, о которых они позже жалеют.
— Я не специалист по этой части, — сказал Джеф.
— Нет, специалист. Я хочу, чтобы вы лишь ответили на мои вопросы и на вопросы комиссии, а под конец рассказали о том, что произошло с вашим отцом на ферме. Вы можете это сделать? Рассказать все так, как вы рассказали это мне?
— Тогда я впервые заговорил об этом, — напомнил Манделлу Джеф.
— Можете повторить?
— Я попробую. Думаю, смогу.
— Это все, что я хочу.
Джеф высадил Манделла перед главным входом отеля «Беверли-Хиллз». Отъезжая, актер услышал чей-то голос: «Привет, Манделл! Здорово вы расправились с Колби!» Джеф не стал ждать ответа Манделла. Он вырулил на улицу, на бульвар Заходящего Солнца и поехал домой, обдумывая, как лучше всего рассказать о пережитом отцом во время Депрессии. К тому времени, когда он оказался возле дома, Джеф решил, что не станет готовиться заранее. Столь глубоко личная история прозвучит лучше в виде экспромта, нежели после тщательных репетиций.
Он плохо спал в эту ночь, проснулся до рассвета и перебрался на диван, стоявший в кабинете. Утром он побрился, принял душ, выбрал строгий серый фланелевый костюм, голубую рубашку, одноцветный темный галстук и оделся для выступления перед комиссией и телекамерами.
Весть о его даче показаний загадочным образом разнеслась по городу. Когда Джеф вошел в зал, передние ряды были заполнены актерами и актрисами, пожелавшими продемонстрировать преданность, поддержку, благодарность.
Комиссия объявила, что список свидетелей исчерпан и работа в Лос-Анджелесе заканчивается. Манделл поднял руку. Он приблизился к микрофону и попросил комиссию выслушать Джефа Джефферсона, готового выступить от имени Гильдии киноактеров.
Опасаясь какого-то подвоха, председатель заколебался. Но Манделл проявил настойчивость; в его голосе звучала скрытая угроза. Посовещавшись с коллегами, Колби сдался.
Джеф занял место свидетеля, положил руку на Библию, произнес слова клятвы с такой убежденностью, что весь зал притих. Манделл составил список вопросов, которые он собирался задать, но председатель сам начал допрос. Он прощупывал Джефа в недружелюбной, враждебной манере. Но постепенно убеждаясь в невинности актера, Колби смягчился. Вскоре Манделл смог расслабиться; он понял, что председатель невольно подводит Джефа именно к тому, что Манделл просил его рассказать.
Джеф поведал о тяжелой жизни на ферме, о своей богобоязненной матери, об изнурительной работе отца, о своей собственной прерванной учебе и даже о попытке самоубийства, едва не предпринятой отцом.
Под конец Джеф произнес:
— Я так и не узнал точно, собирался ли он на самом деле покончить с собой. Но это не имело значения. Я пережил такой шок и испуг, словно он действительно сделал это. Если бы позже кто-то сказал мне, что есть способ предотвратить такие бедствия, уберечь других сыновей от подобных несчастий с их отцами, поддался бы я на эту пропаганду? Думаю, да, о чем бы ни шла речь.
Джеф посмотрел прямо в объектив телекамеры.
— Нет, я не связан с коммунистами. Не вступил в партию. Но после всего пережитого мною я не стану осуждать тех, кто сделал это.
Вся аудитория невольно зааплодировала. Хлопали в ладоши даже те люди, которые не имели отношения к киноиндустрии. Комиссия не задала больше ни одного вопроса. Председатель поблагодарил Джефа за его выступление, отметил лояльность, патриотизм актера, поблагодарил за то, что он явился для дачи показаний по собственной инициативе, без вызова. Свидетель мог покинуть кафедру. Слушания завершились.
