Теперь Джеф и Шарлен были партнерами. Четверо игроков быстро разогрелись, играя двумя мячами. Шарлен обменивалась ударами с писателем, Джеф — с продюсером. Быстро выяснилось, что писатель играл лучше своего партнера; лишний вес мешал продюсеру быстро двигаться, хотя отдельные удары выдавали хорошую школу.
Эта пара не оказала серьезного сопротивления Джефу и Шарлен. Девушка играла хорошо; она выигрывала мячи, удивляя своих противников.
Продюсер продержался только два сета; он предложил закончить игру, и они покинули корт.
Когда Джеф помогал Шарлен надеть свитер, она шепнула ему:
— Пригласите их на ленч.
Он заколебался, не будучи уверенным в том, что правильно ее понял. Поэтому она повторила:
— Пригласите их на ленч!
Недоумевающий Джеф сделал то, что, казалось, представляло для нее важность. Ленч был стандартным: за «Кровавой Мэри» последовали крабы с горчицей. Разговор вращался в основном вокруг Джефа. Писатель, восхищенный его выступлением перед комиссией конгресса, приписывал Джефу левые взгляды, которые актер на самом деле не разделял, хотя он предпочел не объяснять это сейчас. Продюсер говорил о громадной услуге, которую Джеф оказал киноиндустрии.
Их комплименты стали такими щедрыми, что Джеф испытал облегчение, когда продюсер наконец сказал:
— Идем, раб! Нас ждет работа!
Они оба встали, и Шарлен спросила:
— Сыграем завтра?
Предложение удивило их, но продюсер принял его от имени обоих.
Когда мужчины отошли от стола, Джеф спросил:
— Что это была за идея?
— Иначе я не смогла бы съесть ленч с тобой, — объяснила она.
— Почему?
— Потому что мне тоже позвонили.
— Кто? — спросил Джеф, проклиная Доктора.
— Папа. Которому позвонил…
— Не говори мне! — перебил ее Джеф. — Ирвин Коун.
Она кивнула.
— Ты не несешь ответственности за то, что происходит со мной или Джоан.
Его голос прозвучал громче обычного.
— Ты ошибся, — прошептала она тихо, чтобы заставить его понизить тон. — Он ничего не сказал папе о твоей карьере, паблисити или Джоан. Он лишь произнес волшебное слово.
— Какое?
— Goy! Он просто позвонил моему папе и оказал ему услугу. Сообщил, что его единственная дочь связалась с кинозвездой нееврейского происхождения. И что отношения становятся серьезными, поскольку нас постоянно видят вдвоем.
— Постоянно? Один день?
— Один день может быть большим сроком, — задумчиво произнесла Шарлен. — Один взгляд может быть большим сроком. Когда я подняла голову над фонтанчиком и увидела твой взгляд, этот момент показался мне долгим. Потому что тогда я поняла. Это не произойдет. Это уже произошло. И отныне моя жизнь будет другой. Все закончится болью. Но остановиться уже нельзя. Поздно.
Она смотрела на него, одновременно умоляя отпустить и взять ее.
— Вот почему мы играли с партнерами, и ты попросила пригласить их на ленч?
Она кивнула.
— Ты боялась, что тебя увидят наедине со мной.
— Сплетни. Я хотела оградить тебя от них.
— Спасибо, — сказал он. — Я достаточно взрослый, чтобы позаботиться о себе.
Он пожалел о своих поспешных словах.
— Почему все должно закончиться болью?
— Это неизбежно.
— Разница в возрасте? — растерянно предположил он.
Она покачала головой.
— Тогда что?
— Я тебе уже сказала.
— Это будет иметь большое значение?
— Для папы — да. Он всю жизнь работал, чтобы стать важным, могущественным человеком. Чтобы ощущать себя таким, он должен помогать евреям. Всем евреям. Особенно после Гитлера. Он больше времени работает на Израиль, чем на себя. Быть настоящим евреем для него сейчас не менее важно, чем некогда — быть богатым. Я не могу поступить с ним так.
— А ты? Разве ты не имеешь права получить от жизни все?
— Не за его счет.
— Значит, когда Доктор позвонил ему, а он — тебе, речь шла об этом.
— Я здесь, — без кокетства сказала она.
Сейчас Шарлен смотрела на него так, как тогда, у фонтанчика.
— Мой автомобиль стоит на дороге. Я оплачу счет и пойду к нему. Ты через некоторое время отправишься в свое бунгало. Я поставлю машину где-нибудь сзади.
— Нет, пожалуйста.
— Я не буду парковать ее возле твоего коттеджа, — тихо произнес он.
Она улыбнулась своими фиолетовыми глазами. Он подписал счет и неторопливо направился к главному входу.
