– Вацлав, ты не мог узнать этого по руке, – сказала Нора.
– Именно по руке, но не по линиям руки.
– А как же?
– Это мой профессиональный сокрет. Я открою его вам завтра, когда все закончится.
– Все закончится завтра?
– Да, завтра, в первой половине дня. Если прекратится снегопад.
Они одновременно повернулись к окну. За окном начинался новый день – такой же бесконечно-снежный, как и предыдущие дни.
– Ладно, теперь я пойду, – сказала Маргарет.
Утро было спокойным. После того, как Маргарет благополучно нашлась, ночной переполох забылся. За день Вацлав успел сделать несколько опытов с лекарством, но ничего нового выяснить не смог. Он приготовил раствор – из расчета миллиграмм вещества на миллилитр. Теперь оставалось только ждать. До вечера ничего важного не случилось.
Вечером он остался один в кабинете. Он предупредил Нору, что задержится. Он выключил свет и сел в кресло, закрыл глаза. Сразу же захотелось спать. Почему бы и нет, можно и заснуть. Он был уверен, что, как только ключ повернется в замке, весь его сон улетучится. Сон наплывал на него волнами, как ночной спокойный океан на теплый песчаный берег – волны набегали и отступали снова, оставляя сознание ясным. Наверное, его нервы были напряжены; они предчувствовали опасность.
Сквозь тишину пробилось тиканье часов. Вацлав был старомоден – в его кабинете были обычные механические часы со стрелками; правда, питались они от батарейки. Все ночные часы тикают одинаково. Так же тикали его часы десять лет назад, когда он имел собственный дом, и двадцать пять лет назад, в деревенском деревянном доме его деда – теперь деда нет, нет ни дома, ни тех часов, осталась лишь память, спящая и просыпающаяся по ночам память о звуке – будто воронка в другую вселенную, которая живет, не изменяясь, в другом времени и так же реальна, как вселенная эта. Те годы и те люди не исчезли; они будто за тонкой занавеской, которая колышется от их близкого присутствия – иногда невозможно поверить, что все умирает навсегда. Иногда невозможно – особенно ночью и в одиночестве.
Замок щелкнул очень тихо – так тихо, что мозг усилил звук в тысячи раз – старась на всякий случай – и слегка переусердствовал. Вацлав вздрогнул. Звук, вибрируя, затихал в его сознании; звук смешался с тиканьем часов и исчез. Дверь открылась.
Сидя в кресле, Вацлав не мог видеть вошедшего, но это было и не нужно. Он хорошо знал, кто придет сюда.
– Маргарет?
Она включила лампу.
– Маргарет, как вы оказались здесь? Я работал весь вечер и уснул и вдруг вижу вас. Точнее, я узнал вас по шагам. Вы меня ужасно напугали. Мне как раз снился сон о моем детстве. Что случилось? Откуда у вас ключ?
– Это Тим, он меня попросил.
– Он угрожал?
– Нет, я же сказала, попросил!
Она отвернулась и заплакала.
– Не нужно, – сказал Вацлав, – я вас нисколько не осуждаю.
– Но я люблю его!
– Конечно, этой фразой можно объяснить все, что угодно. Но ведь он не стоит вас. Вам все равно придется расстаться. Вам… – он прекратил говорить, потому что его слова не долетали до цели, они зависали в воздухе и осыпались на ковер, бесполезно, будто пыль. Он вдруг почувствовал, как стало тяжело дшать, словно многолетняя словесная пыль вдруг материализовалась в воздухе – пыль, которую нельзя вымести, – и покрыла слоем толщиной в палец все предметы, живые и неживые – и стол с мертвым телефоном, и кресла, и даже стены, и чахло растущую пальму у окна (листья пальмы сразу пригнулись), и даже его самого. Он почувствовал, что если сейчас провести рукой по столу, то останется след, если тряхнуть головой, то пыль осыплется с волос.
– Здесь очень жарко, – сказала Маргарет.
– Да, жарко, – ответил Вацлав, – жарко и тяжело дышать. Здесь хорошо только кошкам.
– Кошкам?
– Да, вот та самая, над которой поиздевался ваш любимый.
Он поднял из глубины кресла черную кошку – толстую и мягкую, как подушка. Кошка открыла глаза, в глазах отразился свет лампы.
– Брысь!
Кошка зашипела и вырвалась из рук, шлепнулась на ковер, скользнула в темноту.
– Зачем вы ее прогнали? – спросил Вацлав.
– Я не хочу вспоминать о том. Я ведь знаю, что он очень жестокий человек. Но я не хочу этого знать. Не хочу!
