Подкармливая дочь из бутылочки, как медвежонка, папа «в декрете» (неслыханное дело для того времени!) дождался возвращения супруги и тут же сделал ей еще одну девочку. В честь мамы малышку назвали Ольгой. А потом (чего останавливаться на достигнутом!) добавил к выводку своих детей Оксану, Исидору и Николая! Это был настоящий сексуальный гигант! Просто племенной бугай, а не председатель суда, предназначенного для рассмотрения по ускоренной процедуре мелких уголовных дел. Хотя, может, эта «ускоренная процедура», оставлявшая много свободного времени для личной жизни, и была виновата в такой сексуальной активности?
Как бы то ни было, искусственное питание вошло в жизнь будущей поэтессы буквально с пеленок — сначала в прямом, а потом и в идейном смысле. Ее молодая мать, не имея возможности развивать собственный талант, решила сделать знаменитыми писателями своих детей и принялась бурно воспитывать их в псевдонародном стиле. Маленьких Михася и Лосю (так первоначально ласкательно называли в семье еще не переименованную Лесю) одевали в мужицкие костюмчики, стремились оградить от русскоязычной среды и таскали по глухим селам Новоград-Волынского уезда на свадьбы и языческие игрища.
С переодеванием (правда, ткани выбирали дороже, чем у крестьян, сохраняя только фольклорный стиль кроя) все шло по коварному материнскому плану. Во время приездов в Киев ряженные братик и сестричка запомнились своим ровесникам из интеллигентных семей именно диким «туземным» дизайном прикида. «Михаил в серой чумарке, — вспоминала Л. Старицкая, — Леся — в вышитой рубахе, белые волосы аккуратно собраны и перевязаны ленточкой. Уже тогда Леся имела болезненный вид, была тихой, стеснительной».
Хуже обстояло дело с изоляцией от литературного русского языка. Пока сидели в деревне под Новоград-Волынским, оборону более-менее удавалалось держать, как в схроне. Но стоило выехать в город или пригласить в гости кого-нибудь из родственников (а они, как на грех, в отличие от помешавшейся на идее тотальной украинизации, Ольги Драгомановой не желали забывать родной русский язык — особенно сестры Петра Антоновича Косача), и вся «чистота эксперимента» шла насмарку. Бациллы великого и могучего языка Пушкина и Толстого проникали в неокрепшее сознание маленькой Ларисы и шептали: «Ты Лося, а не Леся — помни!».
Письма Ларисы Косач к бабушке показывают, что в детстве она разговаривала на суржике. Папу называла «папой», а не «татом», бабушку — «бабушкой», а не «бабуней», письмо — «письмом», а не «листом». Где тут, скажите, украинский язык?
Тринадцатилетняя Леся пишет бабушке в Гадяч из Колодяжного на Волыни 14 мая 1884 г.: «Милая бабушка, дуже мені неприятно, що папа Вам написав, що він нас приганяє писать, чого ніколи не буває, і хоть я, може, нечасто пишу до Вас, но зато всегда з охотою і приятностю… Нам тепер багацько роботи, бо ми насадили садок… Ми насіяли багацько цвітів, котрі теж треба поливать… Вчора ми получили ваше письмо. Вчора були Тамарині іменини, і папа їй подарив повозочку з лопаткою… Вона дуже багацько говорить і все рисує щось… Прощайте, милая бабушка, цілую Вас… Ваша Леся».
К этому времени Лося уже была переименована в Лесю. Это произошло еще в 1876 году. «Мене перезвали на Лесю», — сообщила наша вундеркиндка в письме из Новоград-Волынского маминым родственникам Драгомановым. Но процесс переименования детей в семье продолжался — украинизационный маразм Ольги Петровны крепчал, и конца ему не было видно! Упомянутая в письме к бабушке сестричка Тамара, которой подарили на именины «повозочку» — это не еще один неучтенный ребенок в семье неутомимого производителя пана Косача, а уже упомянутая мною выше Оксана. Подумав, мама решила возвысить ее из лермонтовских Тамар в шевченковские Оксаны! Во имя все той же украинской народности и борьбы с «москальськими впливами».
Лариса Косач
«Милая бабушка, — докладывает Леся Е. И. Драгомановой в Гадяч 9 июня 1884 г. — Вчора охрестили Тамару, впрочім, вона тепер вже не Тамара, а Оксана, бо мама перемінила їй ім'я».
Такие вот дела! Легли спать вечером, была сестричка Тамара. Проснулись — нет ее. Мама «съела». Вместо нее — Оксаночка. Любите теперь эту. А будете плохо вести, и вас переименуем.