Кёхэй вспомнил, что вчера, вернувшись из ночного бара, они решили «поиграть» с огнетушителем. Чего только не придумаешь, когда ты уже подогрет «лекарством»! Четверо парней и четверо девушек, сбросив одежду, улеглись на пол. Кёхэй сбил наконечник огнетушителя, и столовая мгновенно превратилась во вспененное море. Они начали по очереди направлять струю друг на друга. Голые, одурманенные наркотиками и похотью юнцы визжали и извивались в скользкой белой пене…
А потом липкие от пены тела сбились в кучу под душем. В крошечной ванной комнате восьмерым было и не пошевелиться. Кёхэй стал попеременно пускать то холодную, то горячую воду, но, даже когда лился почти кипяток, спастись никому не удавалось…
Что ни говори, вчерашний вечер был как-то особенно сумбурен. Обычно у Кёхэя собирались одни и те же люди и он хотя бы приблизительно знал, кто они такие. Профессиональных проституток он презирал и к себе не водил. Иногда он знакомился с молодыми секретаршами, ищущими приключений на одну ночь, но, как правило, тоже не звал их к себе. Однако в прошлый вечер получилось не так, как всегда. Люди, с которыми он развлекался этой ночью, оказались в его «берлоге» совершенно случайно…
Почему же он привел сюда всю эту ораву? Вчера он вместе с матерью выступал по телевидению. Воспоминание об этом было настолько отвратительно, что, стремясь забыться, он изменил своему непреложному правилу и затащил в особнячок незнакомую пьяную компанию.
В передаче «Разговор с сыном», транслировавшейся на всю Японию, Кёхэй выступал в качестве образцового сына, ведущего диалог с матерью о том, как в нынешнее пропащее время поддерживать душевное общение между роди-1 елями и детьми. Задачей Кёхэя было поддержать репутацию матери. Он обманывал не только телезрителей всей страны, но и собственных родителей.
«…В нашей семье нет никаких конфликтов между родителями и детьми. Хотя и папа и мама чрезвычайно загружены работой и у них остается мало времени на детей, отношения у нас всегда самые сердечные…»
«…Отчуждение, пренебрежение друг к другу — такого о нашей семье и представить невозможно, потому что между родителями и детьми существует взаимопонимание а главном. Бывает, случаются вещи, о которых трудно говорить вслух, — тогда мы пишем друг другу письма, хотя и живем под одной крышей. В письме можно написать о самом сокровенном. Право, удивительно, какие неизведанные области, какие тайники в юной душе открываются мне, когда я читаю письма моего сына или дочери, а ведь я думала, что все о них мне уже известно…»
«…Ребенок, вырастая, становится другим человеком, я, хотя это наша собственная плоть и кровь, он не таков, каким был в пеленках. Когда родители этого не понимают, тут-то, по-моему, и начинается конфликт между поколениями. Что значит «понять своих детей в главном»? Думаю, это значит видеть, как ребенок в процессе развития превращается в другого человека, и постоянно «следовать» за ним. Письма, что я пишу моим детям, можно сравнить с ракетами, которые я запускаю им вслед. Нынешние дети развиваются быстро, запускайте им вслед побольше подобных ракет…»
Перед его глазами стояло самоуверенное лицо матери, с обаятельной улыбкой толковавшей об очевидных вещах. Кёхэй же, сидя у нее под боком, должен был в нужных местах, так сказать, бить в литавры.
Как страшна сила средств массовой информации — его мать превращалась в мессию, вещающего о конфликте поколений!
Однако он-то зачем там выступал? Из-за матери. Она всегда стремилась обставить все, как полагается. Еще не став любимицей журналистов, Кёко Ясуги, молодая и красивая, уже играла некую хорошо выученную роль — никогда не была она сама собой.
Хотя Кёхэй всегда жил под одной крышей с матерью, у него не сохранилось о ней никаких младенческих воспоминаний. Старая няня поила его молоком, меняла пеленки, потом водила в детский сад и забирала домой, давала ему с собой еду, когда он уезжал на пикник. Мать выступала в своем родительском качестве лишь в официальной обстановке, при большом стечении народу, например на родительских собраниях. В такие дни она бывала особенно красивой и подтянутой.
