— Окно куда выходит? К Дунаю?
— Нет. На Эрдёшор. А от самого дома до берега тянется огород. Берег порос камышом, через который проложена стежка к помосту, где летом привязывают лодку.
— Кажется, ясно. Милиционеры взломали дверь?
— Полагаю, у них были основания призадуматься. В конце концов, могло случиться и так, что человек, запирая дверь, чем-то поцарапал руку и оставил следы крови. Они все же решили позвать слесаря, который и открыл дверь.
— А в окно нельзя было заглянуть?
— Нет. Изнутри оно было закрыто голубой бумагой, какой школьники обертывают учебники. Труп лежал на полу. На убитом были трусы под стареньким халатом
серовато-зеленого цвета. Его одежда была аккуратно сложена на кресле, во внутреннем кармане пиджака обнаружено двести семьдесят форинтов. Под книгой на
полке — еще девяносто форинтов. В кармане брюк — немного мелочи.
— Рыбачий домик принадлежал ему?
— Нет. Его сестре Дежёне Балог. У нее есть дочь и сын.
— А убитый был женат?
— Да. У него дочь. Но я продолжу.
— Да-да. Продолжай.
— Постель была, разобранной; установить, спал ли он один, не удалось. В комнате — весь дом, по существу, состоял из одной комнаты с примыкавшей к ней маленькой летней кухней, которая, впрочем, была заперта на замок и зимой ею не пользовались,— словом, в комнате никаких явных следов того, что он был не один, не обнаружено. Детальный осмотр группа Еромоша произвела сегодня в полдень, но пока мне о нем не доложили. По предварительному заключению врача, труп пролежал четыре дня. Значит, с двадцать девятого. Вечером будут известны результаты вскрытия. Удар был нанесен по голове тяжелым металлическим предметом. Сзади. Череп пробит. Труп лежал головой к кровати.
— Следовательно, ногами к двери?
— Не совсем. Наискосок между дверью и окном, раскинув руки. Кровать стоит у стены в углу, справа от входа. Тебе не трудно представить обстановку с моих слов?
— Нет-нет. Что еще было в комнате?
— Слева на стене висели удочки и сеть, в углу стояли три старых весла. Еще два валялись под кроватью. У этой же стены стоял стол, на нем пустая чашка с блюдцем.
В чашке был чай, потому что на дне осталась заварка и немного сахара. У стола табуретка, рядом ведро с грязной водой. И еще два кресла, кроме того, на котором, как
я уже говорил, сложена одежда.
— Свет не горел?
— В доме нет электричества. У окна что-то вроде буфета. В нем посуда, ложки, вилки. На буфете чистая пепельница, рядом керосиновая лампа, керосин наполовину выгорел.
— Значит, лампу потушили.
— Да. Кто-то потушил. Возможно, убийца. Мы сняли отпечатки пальцев.
— Правильно. Как отапливается дом? Печка есть?
— Есть небольшая чугунная печка. Рядом с ней лежали несколько угольных брикетов и объемистая охотничья сумка. Брикеты в ней уложены аккуратно, один к одному.
— Где стоит печка? В каком месте?…
— Справа от двери, между передней стеной и кроватью. На стене и на внутренней стороне двери — вешалки и гвозди. На них висят халаты, ветхая женская одежда и поношенные мужские брюки.
— Не обнаружено ли что-либо странное, необычное?
— Нет. Впрочем… Я уже упоминал о полке. На ней были книги: справочник «Рыбы рек и озер», четыре изрядно потрепанных романа, в том числе один довоенного издания — и под ним девяносто форинтов. Они были на виду — высовывались из-под книги. И еще Уголовный кодекс.
— Уголовный кодекс?
— Да. Единственное, что казалось странным. Потому что никак не вписывалось в обстановку.
— Возможно, это случайность.
— Возможно.
Зазвонил телефон. Раудер невольно сделал движение, чтобы взять трубку, но опоздал.
— Алло! Да, Бела Келемен (прозвучало: «Бедакедебед»). Одну минуту. Это тебя. Из управлений.
— Будь добр, скажи, что через полчаса я приду.
— Через полчаса он прибудет. Хорошо, все в порядке. Спасибо, Еромош. До встречи.
Бела положил трубку.
— Материал готов. Еромош хочет тебе доложить.
— Я так и подумал.
— Хорошо, что ты рассказал обо всем так обстоятельно. Есть над, чем поразмышлять перед сном. Правда, многих деталей еще не хватает. Прежде чем уйдешь, расскажи, что тебе известно об убитом.
— Ему было сорок пять лет, работал мастером в кооперативе механиков. Был женат, проживал по улице Самуэля Диосеги, рыбачий домик принадлежит его сестре. У него семнадцатилетняя дочь.
