Путевой мастер снова махнул свободной рукой и, не сводя с графа глаз, прикоснулся губами к стопке. Потом поставил стопку на место, подобрал языком застывшую на губе каплю жидкости и сказал:
— Видно, неплохо вам живется, раз голова полна глупостей. Вот если бы вам приходилось надрываться так, чтобы задница трещала, то вам бы все вкуснее казалось… Наше вам.
Он проглотил водку, крякнул.
— На работу вас приглашать надо, словно вы господа невесть какие важные. И смотри, никого не обижай, а то сейчас же в газетах пропишут. Еще спасибо скажи, что работают. Посадить бы вас на благотворительный «вассерсупчик». Напомнить, что бывало…
— Фу, стыдно! Разве можно в пьяной компании о таких серьезных вещах говорить, — изрек партизан.
Путевой мастер смутился, откусил кусок огурца и старательно его жевал.
— Я вас насквозь вижу, Крупа, — без прежней уверенности сказал он.
Ильдефонс Корсак пошевелился у меня в ногах, невнятно пробормотал что-то, потом сердито рванулся, борясь с каким-то кошмарным видением, и стал перекатываться в мою сторону.
— Вам-то хорошо, — вздохнул Глувко. — А меня жена ждет. Мне надо было вернуться домой к четырем. Эх, жизнь, жизнь…
Корсак охнул и вытянулся рядом со мной, ища седой головой подушку. Я с огромным трудом перевернулся на другой бок. Перед собой в сгущавшемся мраке я видел пол с широкими щелями и кусок огурца в полукруге рассыпанных семечек. Мне показалось, что пол этот даст мне прохладу и покой. Я оттолкнулся локтем и упал на колени. Затем, превозмогая головокружение, медленно встал. За дверями веранды виднелись кусты сирени и рыжая полоса неба, освещенного солнцем, которое уже скрылось за горизонтом. Держась за стену, я прошел вдоль комнаты и ввалился в каморку, напоминавшую парник безумного садовника. В нос мне ударил горячий запах зрелых каштанов.
Мне было очень нехорошо и хотелось, чтобы вся эта канитель поскорее кончилась. В отчаянии искал я то место и то средство, которое сможет облегчить мои страдания.
Взгляд мой упал на забор, недружелюбно ощерившийся на фоне светлого неба. Еле держась на ногах, я двинулся в ту сторону. Мне мучительно хотелось запомнить эти секунды, растянувшиеся в бесконечность, чтобы знать, каков же бывает конец. Это последняя мера знания, которая потом ни на что больше не годна.
Я споткнулся в сухой траве и упал наземь с той ненужной мыслью, что от земли веет холодом — холодом, пахнущим рекой…
…Регина стояла в дверях, щурясь от солнца. Высокая, статная, она и одета была так, как одеваются где-то там, в большом мире. Однако густой слой косметики и чуть опущенные книзу уголки рта свидетельствовали, что изнутри ее неустанно точит червь сомнения. С минутку она постояла у порога, чуть-чуть покачиваясь и не открывая глаз, и можно было подумать, будто она боится проснуться.
— Здравствуйте, — сказала пани Мальвина. — Просто ужас, до чего солнце греет. Самые древние старики не помнят такой осени.
Регина вскинула тяжелые от туши ресницы, и движения ее тотчас приобрели кокетливую мягкость. Шелестя нижней юбкой, она сбежала с двух каменных ступенек и остановилась посредине двора. Перенесши тяжесть тела на левую ногу, она покачивала правой ногой, от чего ее юбка приобретала шарообразную форму.
— Здравствуйте, здравствуйте, — ответила она. — Действительно, прекрасная осень.
— Радоваться нечему. Яблони второй раз цветут, земляники в лесах тьма, птицы, те, что улетели, назад возвращаются. Нехорошо. Все это обязательно бедой кончится.
— Вы верите в конец света? Люди вечно что-нибудь сочиняют.
— Болтают, болтают, пока языки не устанут. А вы думаете, если конец придет, так все произойдет сразу — гром ударит, земля разверзнется? Ведь все может идти помаленьку, постепенно. Вы знаете, сколько на свете всяких несчастий, войн, пожаров, катастроф? Одному богу известно, близок ли конец.
— Я вовсе не думаю, что конец придет завтра.
Очень медленно ступая, к калитке подошел Ромусь. Он тяжело оперся локтями на зубчатый штакетник и заглянул во двор.
— Молодым море по колено, — снисходительно заметила пани Мальвина.
Регина резко вильнула бедром, прислушиваясь к стеклянному шелесту нижней юбки. Ромусь у забора переступил с ноги на ногу и громко проглотил слюну.
