Они пошли прямо по мокрой траве, потому что лесная просека превратилась в сплошное месиво. Среди кустов невдалеке от опушки они увидели детский трупик и окружили его кольцом. Все молчали, деревья шумели на ветру, с них все еще сыпались крупные серебряные капли и сверкали как алмазы. Прокурор бросил сигару «Бриссаго» и смущенно наступил на нее. Хенци смотрел в сторону.
— Сотрудник полиции не смеет отворачиваться, Хенци, — сказал Маттеи.
Полицейские расставляли осветительные приборы.
— После такого ливня нелегко будет отыскать следы, — заметил Маттеи.
Среди полицейских вдруг оказались те же ребятишки — мальчик и девочка; они стояли и глядели во все глаза, девочка все еще с куклой под мышкой, а мальчик — с хлыстиком.
— Уберите детей.
Один из полицейских взял их за руки и отвел на дорогу. Там они остановились как вкопанные.
Из деревни уже бежали люди, хозяин трактира сразу был виден по белому фартуку.
— Оцепить! — распорядился полицейский комиссар.
Несколько агентов заняли посты. Другие принялись обыскивать окрестности. Засверкали блицы.
— Ризен, вы знаете, чья это девочка?
— Нет, господин комиссар.
— В деревне вы ее видели?
— Как будто видел, господин комиссар.
— Сфотографировали ее?
— Сейчас сделаем еще два снимка сверху.
Маттеи подождал.
— Следы есть?
— Никаких. Все затоплено.
— Пуговицы осмотрели? Есть отпечатки пальцев?
— Какое там! После такого ливня!
Маттеи бережно склонился над трупиком.
— Бритвой! — установил он, собрал разбросанное кругом печенье и бережно сложил его в корзиночку. — Крендельки.
Доложили, что кто-то из деревенских хочет поговорить. Маттеи поднялся. Прокурор посмотрел на опушку. Там стоял седой человек с зонтиком, висевшим на левой руке. Хенци оперся о ствол бука. Он был бледен. Разносчик сидел на своей корзине и шепотом твердил:
— Я проходил мимо, случайно, совсем случайно…
— Приведите старика!
Седой человек пробрался сквозь кусты и оцепенел.
— Господи, господи, — только и мог он пролепетать.
— Позвольте узнать вашу фамилию? — обратился к нему Маттеи.
— Я учитель Лугинбюль, — чуть слышно ответил старик и отвернулся.
— Вы знаете эту девочку?
— Это Гритли Мозер.
— Где живут ее родители?
— «На болотцах».
— Это далеко от деревни?
— Четверть часа ходу.
Маттеи бросил взгляд на убитую, у него одного хватило на это духу. Никто не произнес ни слова.
— Как это случилось? — спросил учитель.
— Преступление на сексуальной почве, — объяснил Маттеи. — Она училась у вас?
— Нет, у фройляйн Крум. В третьем классе.
— У Мозеров есть еще дети?
— Гритли была у них единственным ребенком.
— Кто-нибудь должен сообщить родителям.
Все опять промолчали.
— Может быть, вы, господин учитель? — спросил Маттеи.
Лугинбюль долго не отвечал.
— Не сочтите меня трусом, — запинаясь, сказал он наконец, — я не хочу брать это на себя. Не могу, — шепотом добавил он.
— Понимаю, — согласился Маттеи. — А где господин пастор?
— В городе.
— Хорошо. Можете идти, господин Лугинбюль, — ровным голосом произнес Маттеи.
Учитель прошел обратно на дорогу. Там все прибывал народ из Мегендорфа.
Маттеи взглянул на Хенци. Тот по-прежнему стоял, опершись о ствол бука.
— Пожалуйста, только не я, комиссар, — шепотом попросил Хенци.
Прокурор тоже отрицательно помотал головой. Маттеи еще раз посмотрел на трупик, потом на разорванное красное платьице, которое валялось в кустах, мокрое от крови и дождя.
— Что ж, тогда пойду я, — сказал он и поднял корзинку с крендельками.