— Совершенно верно.
— В таком случае я не вижу смысла в нашем разговоре.
— Зато я вижу. Мне важно разобраться в этом деле. Предположим, я пришел к какомуто выводу и хочу его проверить.
— И что же это за вывод?
— Что вы морочили голову полиции не из корыстных побуждений.
— В нашем обществе хватает таких, у которых только своя корысть на уме.
— Но ты не такой?
— Стараюсь… Правда, не все меня понимают. Например, жена не могла понять. Оттого у меня теперь нет жены.
— Потвоему, грабить банки — хорошо и полиция — прирожденный враг народа?
— Чтото в этом роде. Только не так упрощенно.
— Ограбить банк и убить преподавателя гимнастики — отнюдь не политическая акция.
— В данном случае — нет. Но вообще надо учитывать идейные мотивы. А также историческую перспективу. Иногда ограбление банков вызвано чисто политическими причинами. Взять, например, революцию в Ирландии. Кроме того, бывает еще и неосознанный протест.
— Ты предлагаешь рассматривать уголовных преступников как своего рода бунтарей?
— Что ж, это идея, — сказал Шёгрен. — Да только видные сторонники социализма отвергают ее. Ты читаешь Артура Лундквиста?[13]
— Нет.
Гюнвальд Ларссон предпочитал довоенные приключенческие романы Жюля Региса и подобных авторов. Сейчас настала очередь С.А. Дюсе. Но это к делу не относилось. Его выбор определялся потребностью в развлечении, а не в самообразовании.
— Лундквист получил международную Ленинскую премию, — сообщил Стен Шёгрен. — В сборнике, который называется «Человек социализма», он говорит примерно следующее, цитирую по памяти: «Порой доходит до того, что явных преступников изображают как носителей сознательного протеста против язв общества, чуть ли не как революционеров… в социалистической стране такое невозможно».
— Продолжай, — сказал Гюнвальд Ларссон.
— Конец цитаты, — ответил Шёгрен. — Я считаю, что Лундквист рассуждает примитивно. Вопервых, необязательно быть идейным, чтобы восставать против общественных пороков, если тебя доведут. А что до социалистических стран, то они тут вообще ни при чем — с какой стати людям грабить самих себя?
После долгого молчания Гюнвальд Ларссон спросил:
— Значит, никакого бежевого «рено» не было?
— Не было.
— И никакого бледного шофера в белой футболке, никакого парня в черном, похожего на Харпо Маркса?
— Нет.
Гюнвальд Ларссон кивнул, думая о своем. Потом продолжал:
— Дело в том, что грабитель, похоже, попался. И никакой он не стихийный революционер, а паршивая крыса, которая паразитировала на капитализме, кормилась перепродажей наркотиков и порнографии и ни о чем, кроме барыша, не думала. Одна корысть на уме. И он сразу начал закладывать своих приятелей, торопился спасти собственную шкуру.
Шёгрен пожал плечами.
— Таких тоже немало… Но все равно — человек, который ограбил этот банк, он, как бы тебе объяснить, горемыка. Ты меня понимаешь?
— Понимаю, понимаю.
— Слушай, а откуда у тебя вообще такие мысли?
— Угадай, — ответил Гюнвальд Ларссон. — Попробуй поставить себя на мое место.
— Тогда кой черт тебя понес в полицию?
— Случайность. Вообщето я моряк. К тому же это было давно, когда мне многое представлялось не так. Но это к делу не относится. Я выяснил то, что хотел.
— Значит, все?
— Вот именно. Привет.
— Привет, — отозвался Шёгрен. — Всего доброго.
Лицо его выражало полное недоумение. Но Гюнвальд Ларссон этого не видел, потому что уже ушел. Не слышал он и последних слов Шёгрена:
— Все равно я уверен, что это была дева.
В этот же ранний утренний час, в городе Йёнчёпинге, в одном из домов на Пильгатан, фру Свеа Мауритсон хлопотала у себя на кухне — пекла к завтраку булочки с корицей, чтобы порадовать возвратившегося домой блудного сына. Она пребывала в счастливом неведении о том, как в эти минуты отзываются о ее сыне в типовом домике в трехстах километрах от Йёнчёпинга. Но если бы она услышала, что ее ненаглядное дитятко называют крысой, святотатцу досталось бы скалкой по голове.
Пронзительный звонок в дверь разорвал утреннюю тишину. Фру Мауритсон отставила в сторону противень с булочками, вытерла руки о фартук и засеменила в прихожую, шаркая стоптанными туфлями. Старинные часы показывали всего полвосьмого, и она бросила беспокойный взгляд на закрытую дверь спальни.
