Вот он и ездил домой на такси; правда, иной раз, если повезет, кто-нибудь из коллег подбрасывал его до дому. Турен или патрульная машина.
В апреле ему не везло.
— Триста пятьдесят крон, — сказала Буэль. — Триста пятьдесят. Или около того. Хорошенькое дело! И после этого у тебя хватает наглости рассуждать о том, чтобы выбрасывать деньги на бассейн…
— Выбрасывать деньги на ветер, ты это имеешь в виду?
— Весьма неудачная шутка.
— Согласен. Расход и правда получился большой. Я понимаю, но в прошлом месяце мне не везло. Обычно так не бывает. Ты же знаешь.
Зазвонил телефон.
— Я подойду, — сказал Севед. Телефон стоял в холле.
— Тебя! — крикнул он.
— Кто это? — спросила она, беря трубку.
— Улла Бритт, — тихо ответил он.
Потом спустился в подвал к своим моделям. Что ни говори, он чувствовал себя слегка пристыженным.
— Три сотни на такси за один месяц, — бормотал он себе под нос.
Погашение ссуды на покупку дома, отпуск, новая стиральная машина, посудомоечная машина… На кой черт она нам, живем вдвоем… вот это, я понимаю, излишество… и брать ребенка на воспитание тоже… Черт побери! Почему все стоит бешеных денег?
Даже любимое занятие не отвлекло его мыслей от бюджета.
Весна обошлась им дорого. В самом деле. Чересчур дорого. Две недели в Тунисе. И вдобавок почти ни одного солнечного дня, все время пасмурно… Два дня солнышка за две недели. Два паршивых дня…
— Черт бы побрал эти излишества! — буркнул он, взглянув на часы.
Без двадцати одиннадцать.
Не мешало бы съесть бутербродик на сон грядущий. Смоченной в бензине тряпкой он вытер руки. И в довершение всего — это проклятое убийство. Пластмассовой пулей!
У Фрома-то деньжонок было предостаточно. Ему, черт побери, средств хватало. На все. Буэль еще тараторила по телефону. Уже целых сорок пять минут. Ну и пустомели. Хорошо хоть, за разговор платить не ей. Улла Бритт жила в Евлё. Средств у нее, надо полагать, достаточно. Он отрезал кусок черствого хлеба. Без пяти одиннадцать сестры наконец распрощались.
— Хорошо хоть, не нам платить, — заметил он.
— Да, разговор затянулся.
— Разве твоей сестре не дешевле приехать сюда и зайти к нам? — Опять зазвонил телефон. — Ну, что там еще?
— Я отвечу, — сказала Буэль, поднимая трубку. Теплая, подумала она. — Улофссон. Да. Это тебя.
— Кто?
— Из полиции.
— Из полиции? — От удивления Севед выронил бутерброд, который, разумеется, упал паштетом вниз. — Что там стряслось? — пробормотал он.
Наверно, Линдваль звонит: он нынче дежурит.
— Слушаю. В чем дело? Разговор был коротким.
Когда он положил трубку, рука его дрожала, казалось, он едва держится на ногах. Лицо побелело — он заметил по отражению в зеркале.
— Что случилось? — спросила Буэль, тоже глядя в зеркало на его изменившееся лицо.
— Бенгт, — тихо сказал он.
— Что — Бенгт?
— Это был Бенгт.
— Понятно. А что ему нужно?
— Ему? Ничего. — Севед обернулся и посмотрел на нее. — Звонил не он. Объявлена тревога. В Бенгта стреляли.
По его щеке скатилась слезинка.
3
Ему снилось, будто он едет в поезде через туннель. Но сигнал паровоза пищал тонко, как свистулька.
Или это будильник?
Он был где-то на грани между сном и явью.
Потом звук стих, и сон вернулся.
Теперь это был самолет.
Вверх-вниз. Вверх-вниз.
А теперь из стороны в сторону — воздушные ямы бросали его туда-сюда, туда-сюда.
Кто-то крепко схватил его за руку.
Надо прыгать!
Мы падаем! Парашют!
— Проснись! — кричала она.
Он сел в постели и тотчас сообразил, где находится.
— Что случилось?
— Телефон, — объяснила Черстин.
— Который час?
— У вас тревога.
— Что-нибудь произошло?
— Не знаю… Просят позвать тебя.
— Алло? Да, я. — Он взглянул на часы: 22.46.— Что? Что ты сказал? Когда?!
Он тряхнул головой: может, это еще сон?
Нет. Вонзил ногти в ладони — больно.
Это был сон наяву, леденящий, жуткий кошмар.
