16. Отец Доримедонт
объелся шоколадом. Шоколад ему прислала в посылке мама, и, идя с почты, отец
Доримедонт потихоньку случайно все съел.
Вечером он лежал,
держась за живот, и не мог уснуть. Братия, жалея его, водила вокруг его кровати
хоровод и пела монастырскую колыбельную. Но отец Доримедонт по-прежнему был
уныл.
— Глядите, он держится
за живот, — заметил один из иноков. — Наверное, заболел от подвижничества. Принесу-ка
из холодильника шоколадку, чтобы сделать ему утешение!
— Только не это, —
простонал отец Доримедонт с ужасом. — Дай мне лучше глоток подсоленной воды.
Услышав это, братия
подивилась образу его жизни и увеличила пост.
17. Инок Амвросий,
исполнявший послушание в трапезной, после окончания братской трапезы сел за стол
и, достав из тайника глазированные сырки, начал поглощать их один за одним.
В этот момент другой
инок вошел в трапезную и увидел вкушавшего сырки брата.
— Прости, отче, что
напоминаю тебе! — заметил вошедший инок. — Но нынче день строгого поста, ибо сегодня
рождественский сочельник.
Отец Амвросий в
изумлении поднял глаза на говорившего, и его тут же вырвало.
18. Брат Антоний
соскучился и решил жениться. «Я женюсь!» — сообщил он братии. Братия же по
любви к нему не хотела отпустить его одного в грешный мир и постановила пойти с
ним вместе, дабы разделить его участь. Старец же в ту пору уехал на Всемирную
конференцию, и посоветоваться было не с кем.
Собрались монахи у
ворот, перекрестились на прощанье на храмы, а тут и старец входит в калиточку —
вернулся с конференции.
— Благослови, батюшка, в
последний раз, идем в мир жениться! — с плачем обратилась к нему братия.
— Бог благословит,
ребятки, да только... — старец замялся.
— Что? Скажи нам!
— Бабы — такие ...!
В тот же миг иноки
разбежались по кельям.
19. Некий брат впал в
искушение и, придя к старцу, сказал:
— Отче, я понял, что
Бога нет, и уйду из монастыря.
Старец заплакал и сквозь
слезы отвечал:
— Чадо, чадо мое! Ты так
ничего и не понял. Иди куда хочешь.
Инок же остался.
20. Брат пришел к авве
Аверкию и сказал ему:
— Я такой ленивый, что
тяжело мне даже подняться, чтобы идти на послушание. Каждый день для меня
каторга, и чувствую, что скоро я совсем надорвусь от труда и самопринуждения.
— Если так тяжело ходить
тебе на работу, — отвечал авва, — не ходи. Оставайся в келье и горько оплакивай
свою леность. Да рыдай погромче! Увидев, как горько ты плачешь, никто не тронет
тебя.
21. Рассказывали про
авву Аверкия, что часто он натыкался на стены и разные предметы, имея много
синяков на теле и даже лице, ибо ум его был занят созерцанием.
22. Брат Дукитий спросил
авву Пахомия:
— Отче, не знаю, как
вести себя с братией в нашей общей келье и за трапезой. Все, что ни сделаю, все
не так, и превратился я, того не желая, в клоуна. Братья постоянно смеются надо
мной и говорят обо мне за моей спиною насмешливо.
Авва Пахомий отвечал
ему:
— Ничто так не огорчает
и не соблазняет брата, как непохожесть одного на других. Если же постараешься
не отличаться от живущих здесь, увидишь, как смирение обнимет твою душу, и
никто более не обеспокоит тебя.
23. Один брат, пребывая
в глубокой скорби, жаловался отцу Пахомию:
— Батюшка! Каждую ночь
меня жестоко мучают бесы. Только лягу спать, закрою глаза, и вдруг так
захочется курицы! Жареной, с корочкой, вокруг золотая картошечка, укропчик. Или
не курицы, а просто рыбы. Финской красной рыбы с белым хлебом и маслом. Или
встану на молитву, а самому смерть как хочется покурить, выкурить всего одну
сигаретку. Ну, и запить чарочкой вина. Кажется, будто все силы ада, все бесы
ополчились на меня...
— Браток! — отвечал,
посмеиваясь, старец. — Ну какие же это силы ада, какие бесы. Бесы мучили
древних отцов, пустынников, праведников и преподобных. А мы... На нас еще
дьяволу тратить силы. Так что это не бесы. Это просто твои желания. Для победы
над ними не нужно даже подвигов. Не нужно даже быть монахом.
— Что же нужно, отче
честный?
— Сила воли, родной,
сила воли. А чтобы закалить ее, каждое утро отжимайся по десять раз и обливайся
холодной водой. И довлеет ти.
— А молитва Иисусова? А
земные поклоны?
