— Ничего, — вяло откликнулась я.
— Сукин сын! — сказал ему Паста.
Андреа к нему даже не повернулся: его грустные глаза были устремлены только на меня.
— Чего ему надо? Ведь Джо Шэдуэлл умер, а мертвые не говорят. И дублеры, насколько мне известно, тоже.
— Ты прав, Андреа, но никому не хочется признавать, что его роль завершена.
Тут на сцене появился четвертый персонаж, вернее, его голос, усиленный микрофоном. Федерико. Именно на него я уповала, как на единственного человека, способного помочь мне вновь обрести себя.
Однако его слова — не в упрек ему будь сказано — показались мне чужими, чересчур логичными и поверхностными.
— Не стреляйте, нам это ни к чему! Мы обойдемся без кровопролития и сделаем как лучше, и для нас, и для него.
Андреа переменился в лице и задрожал.
Паста приказал ему не двигаться, а мне шепнул:
— Отдай пистолет.
Я не шелохнулась. Все мое внимание было сосредоточено на голосе Федерико:
— Катерина, у тебя нет против него улик, тебе не в чем его обвинить. Он на том и построил свою игру. Даже если тебе удастся доказать, что он совершил преступление против личности, все равно он очень легко отделается.
Андреа кивнул, явно польщенный тем, что кто-то оценил его предусмотрительность.
— Дадим и ему роль, — продолжал Федерико. — Надо только решить, какую. А это, я думаю, несложно.
Я еще была способна соображать настолько, чтобы отдать ему справедливость. Но я и не думала благодарить моих защитников, напротив, восприняла их вторжение как еще одно насилие.
В отличие от меня Андреа, очевидно, сразу же уловил, что́ задумал его старый приятель. Он побледнел, бросился бежать, перепрыгивая через ступеньки, скрылся в тени. Раздались два выстрела: стоит ли выяснять, кто из нас нажал курок, Паста иди я? Если честно, я этого и сейчас не знаю.
— Не стреляйте, вам говорят!
Голос Федерико прозвучал уже не в микрофон; он крикнул откуда-то из темноты, где затаился Андреа. Я увидела, как они сцепились, выхватила у Пасты пистолет и, направив его дулом вниз, побежала к ним.
Я была уже совсем рядом, когда Андреа шмякнулся оземь, сделавшись каким-то ватным, полым, как будто с потоком черной крови из тела заструились наружу все внутренности. Возможно, такое видение вызвал у меня смысл его заключительной фразы:
— Я тебя потеряю, только если ты будешь мертвой или на пороге смерти… — Большего его одиозная любовь не смогла измыслить.
Я увидела, как он приоткрыл глаза и посмотрел на меня взглядом побитой собаки. А те двое, словно по молчаливому уговору, схватили его за руки и за ноги, подняли и стремительно понесли куда-то.
Я старалась не отставать, и на всем протяжении этой гонки — вверх по лестничному пролету, до открытого окна, выходящего на улицу, — у меня не было сил ни о чем думать, я просто смотрела, склонясь над ним, онемевшим, парализованным, как жалостливая и неумелая медсестра над раненым на носилках.
Думаю, что я осознала смысл происходящего, когда мне в ноздри ударил запах мужского пота; мы оказались у подоконника, и Паста и Федерико, держа Андреа за запястья, опускали его в пустоту, а затем опять подтягивали вверх. Я видела только сморщенный лоб, потом и его перестала видеть, потому что Паста отобрал у меня пистолет и силой увел оттуда.
Я упиралась и все же машинально переставляла ноги. Массимо тащил меня за собой в решительном темпе, и мы прошли уже два марша, как вдруг я услышала, что Федерико резко захлопнул окно. Я задрожала вслед за оконными стеклами и попыталась высвободиться из рук Пасты.
— Нет, не могу… Ну пожалуйста, — умоляла я его.
Тогда он сделал нечто совершенно меня огорошившее: сорвал бутафорскую рану, ободрав лоб, виновато улыбнулся, обнял меня за талию и поцеловал в губы, дерзко и страстно. Он тоже слегка дрожал, и я, вместо того чтобы оттолкнуть его, слушала то, что он мне нашептывал:
— Уходи, прошу тебя! Уходи!
В двух шагах я увидела осунувшееся, напряженное лицо Федерико. Он приказал следовать за ним.
Мы сбежали вниз, не проронив ни слова.
Вышли на улицу. В розово-серой рассветной дымке я ощущала, как вид этого окна давит на меня, хотя я упорно не поднимала глаз. Мною овладело нестерпимое чувство какой-то незавершенности. Мы направились к реке, где стояли наши машины.
