Д ж о. Думаешь, легко выставить на рынок произведение Челлини?..
Последним усилием Дэвемпорт потянулся к пистолету, но петля сдавила его горло еще сильнее, и я увидела, как руки застыли в воздухе.
Д ж о. Ты представляешь себе, что такое Челлини?.. (Хрип, тяжелое дыхание.) Или Полайоло?
Дэвемпорт посинел, пистолет так и остался лежать на полу.
Джо продолжал тянуть за шнурок, пока у Дэвемпорта не показался между зубов язык.
Он положил шнурок в карман, снял перчатки, и его тяжелое дыхание наконец успокоилось. Все еще стоя на коленях возле трупа, он откинул со лба длинные пряди, огляделся вокруг. Казалось, он оценивает ситуацию спокойно и трезво.
Я увидела, что Массимо Паста таким же изящным жестом убирает волосы со лба. Он тоже был спокоен, собран и готов начать все сначала.
В зале зажегся свет, на секунду наши взгляды встретились; в глубине зала раздались чьи-то одинокие аплодисменты. Сценарий выпал у меня из рук, и, не подняв его, я как ошпаренная выскочила из зала.
— Трус!
«— Значит, встреча прошла удачно?»
— «Просто замечательно». — (А удавка, наверно, все еще лежала у него в кармане, пропитанная кровью.)
Не помня, где я и что делаю, я стояла и тупо смотрела на Эстер Симони, в чью дверь только что позвонила. Приближалось время ужина.
— Кто трус, дорогая?
Еще секунда полного оцепенения.
— Да так, иногда я разговариваю сама с собой.
Эстер наклонила свою птичью головку.
— Ну проходи. Значит, это случается не только с нами, стариками. Слава Богу.
Я пошла за ней по длинному коридору, где мне и ее детям, когда мы были маленькими, разрешалось кататься на роликах.
— Представляешь, на днях меня окрестили «веселенькой». Разумеется, я смертельно обиделась. «Веселенькими» называют тех, кто никогда не отличался большим умом. А это не мой случай, да и тебе такое не грозит.
Я отнюдь не разделяла ее уверенности.
Она провела меня в уютную гостиную, подсвеченную снизу лишь одной лампой. На подлокотнике кресла лежала открытая книга, из окна доносилось слабое дуновение, но и оно прекратилось, как только Эстер закрыла дверь. Она поняла без лишних вопросов, что мне надо поговорить с глазу на глаз.
Не садясь, она предложила мне поужинать, и я призналась, что страшно голодна.
Она вышла, а я взглянула в окно. Наконец-то стало попрохладнее; в воздухе было разлито какое-то золотисто-серое сияние с красно-фиолетовыми отблесками… Однако мне никак не удавалось отделаться от мрачных мыслей; вспомнились похороны отца и ужасный голод, охвативший меня, когда мы вернулись с кладбища. Примерно то же самое я испытывала сейчас: должно быть, это не голод, а скорее нервное напряжение. К счастью, я сумела быстро стряхнуть с себя воспоминания.
Эстер вернулась с полным подносом: курица под майонезом, помидоры, базилик, фиги, — как будто она заранее приготовилась к моему приходу. Я жадно набросилась на еду и быстро насытилась.
— Люди… Вечно они норовят как-то ущемить твое достоинство. Ну не все, разумеется… Ты пришла по поводу вашего ДАГа, я угадала?
Такой резкий переход к делу несколько ошарашил меня.
Я спросила, известно ли ей, что к ее мужу приходил Массимо Паста, и если да, то зачем он приходил.
— А-а, так ты еще ничего не знаешь. — (В ее круглых блекло-голубых глазах я уловила тревогу, хотя она пыталась замаскировать ее иронией в голосе.) — Бог мой, твоя мама — это нечто. Я просила ее передать, чтоб ты мне позвонила… Понимаешь, с твоей машинкой я не могу разговаривать… А Джулия наверняка забыла. Дура я, дура!
Хотя я всецело ей доверяла, мне очень не хотелось сознаваться в том, что я пребываю в полнейшем неведении. Но изворачиваться, придумывать что-то сейчас было бы полнейшим безумием.
— Значит, дело серьезное?
— Не знаю, насколько это серьезно, я могу лишь высказывать предположения. — (Она как будто нарочно тянула время: вставила уже зажженную сигарету в мундштук, медленно вдохнула и выпустила дым.) — Вы, как и в прошлом году, получите неплохой доход. У вас много останется в активе, несмотря на погашения и новые инвестиции… Надеюсь, ты представляешь, сколько тебе причитается?
— Боюсь, немного.
