— Что ты делаешь, Лелло?
— Веди машину сам, раз ты такой умный. — И он вылез из «фиата», хлопнув дверью.
Идиллия кончилась. Массимо неподвижно сидел в машине, подыскивая всевозможные оправдания горячности Лелло: он молод, недавно купил свой «фиат», из-за тяжелой работы в муниципалитете и одуряющей жары разнервничался… Все это так, но трогательное ощущение, что перед тобой униженный Монсу Траве, исчезло. К тому же, чтобы окончательно не погубить вечер, ему придется успокаивать этого маленького наглого невежду. Он тоже вылез из машины.
— Зачем ты мне звонил, если я тебя раздражаю? — накинулся на него Лелло, который явно искал ссоры. — Не лучше ли нам вообще расстаться?
В таких случаях лучшей защитой было нападение.
— Я искал тебя, потому что собираюсь завтра съездить в Монферрато насчет дома, и хотел с тобой посоветоваться. Не знаю, понравится ли тебе твоя комната, — грустно сказал Массимо.
— Моя комната?..
Массимо готов был проглотить язык. Как же он не понял, что в подобной ситуации любое слово — ошибка! Но было уже поздно. Теперь надо продолжать игру.
— Ее окна выходят на долину. И неподалеку растет ливанский кедр… Кровать с балдахином…
— Значит, у каждого своя комната и, разумеется, на разных этажах! — вновь вскинулся Лелло.
— Моя — в том же коридоре, напротив, — робко возразил Массимо.
Лелло склонился в низком поклоне.
— Благодарю вас, мой господин! Но я предпочел бы спать на чердаке. А еще лучше — в подвале, как и подобает служащему моего ранга.
— Перестань, Лелло…
— Конечно! Личная свобода прежде всего. Смею ли я вторгаться в личную жизнь синьора Массимо. Гостеприимство — святой долг каждого, но есть же еще и светские условности…
Массимо не выдержал. Махнул рукой и мрачно сказал:
— Ладно, с меня хватит! — И широким шагом пошел прочь через площадь.
Он дорого заплатил за отсутствие выдержки.
Лелло догнал его, со всхлипом схватил за полу пиджака и в конце концов заставил довольно громко сказать: «Я тебя прощаю, Лелло». А затем уговорил отпраздновать примирение в открытом кафе. Там они просидели до восьми вечера, попивая четверть холодного «поммери» и мирно беседуя о том, что еще надо подремонтировать на «их маленькой вилле».
Щемящая жалость к Лелло заставила Массимо согласиться провести субботнее утро в «Балуне» в поисках оригинальной деревенской утвари. Не смог он отказать Лелло и в другой просьбе — поужинать этим вечером в ресторане на холме, куда они отправятся на «фиате-500» с открытым верхом. Они промчатся мимо чудных полей и лугов, и лица их будет обвевать свежий ветер.
— «Туристы, прибывшие в Рим из княжеств Персидского залива, подтверждают, что после беспорядков на прошлой неделе имеются многочисленные жертвы. Официальное коммюнике, переданное местным радио, утверждает, что положение нормализовалось, и опровергает слухи о том, что шах покинул страну… Сын шаха дал в Оксфорде интервью, в котором утверждает, что никогда не просил защиты у британской полиции и неизменно останется верен…»
— Болван, — проворчала синьора Табуссо.
— Почему? — удивилась Вирджиния. — Что он, бедняга, натворил?
— Кто? — не поняла синьора Табуссо.
— Сын шаха, — пояснила Вирджиния, показав на молодого смуглого человека с аккуратными усиками, который на телеэкране беззвучно шевелил губами.
— Откуда я знаю? Да я вовсе не о нем думала.
— Что такое? — встрепенулась старая служанка, задремавшая было перед телевизором. — A-а, опять эта политика…
Голова ее упала на грудь, и она снова погрузилась в сон.
В кухне стало совсем темно, поросший каштанами склон холма укрывал поместье «Хорошие груши» от вечерних закатных лучей. Три женщины, поужинав, сидели у светящегося молочным светом экрана.
Синьора Табуссо вывела собаку и подозрительно оглядела окрестности. В саду было тихо. Розы на клумбе позади дома благоухали, как всегда, терпко и нежно, петунии тоже наполняли сад своим ароматом. Снизу, оттуда, где начинался большой «луг» с его темной массой деревьев и кустов, доносился запах сырого подлеска.
— Ну, пошевеливайся, бездельник, — с грубой лаской в голосе сказала синьора Табуссо.
Пес сразу повиновался.
