— Баукьеро? — переспросила синьора Табуссо, положив себе на тарелку два эскалопа. — Столяр?
— Нет, тот, который первым нашел убитого архитектора.
— А-а.
— Уж он-то свой долг выполнил. Ведь и он мог бы умыть руки, притвориться, будто ничего не видел, и отправиться собирать фиалки…
— Или ландыши, — сказала синьора Табуссо, бросив взгляд на сестру.
— А он — вот это энергия! В его-то годы! Едва наткнулся на мертвеца, сразу позвонил в полицию и даже вспомнил о блондинке, которая вышла из парадного. Теперь он единственный свидетель, — с завистью заключила служанка.
— Но убийцу он так и не помог найти?
— Ну, он же не ясновидец! Но все-таки навел полицию на след своими показаниями о трубе и о сумочке с итальянской звездой.
— Морской, — робко сказала Вирджиния.
— Что морской? — не поняла синьора Табуссо.
— Это была морская звезда. Я сама отлично видела…
Полицейский комиссар Сантамария, с аппетитом докончив филе, приправленное перцем, положил на тарелку нож и вилку, в точности как того требуют правила хорошего тона: рядышком, перпендикулярно краю стола. Анна Карла, заметив это, облегченно вздохнула.
Можно провести ночь с самым что ни на есть красивым мужчиной, можно заплатить ему сто семьдесят пять миллионов лир за картину, можно, наконец, погибнуть на баррикадах с его именем на устах, но, если он не умеет вести себя за столом, ну, к примеру, кладет приборы рядом с тарелкой, словно два весла, его нельзя принимать всерьез. Она никогда бы не посчитала его человеком одного с ней круга.
Вот они, подлинные классовые предрассудки! Отдать поместье голодным батракам, подарить все серебро больным проказой, бросить зажигательную бутылку в «роллс-ройс» своего кузена куда легче, чем избавиться от соблюдения правил этикета, столь же беспощадных и твердых, как камни в почках, подумала она.
— В Декларации прав человека должен быть и этот пункт, — сказал Массимо Сантамарии.
— О, вы уже добрались до революции?
— Ты никогда не следишь за разговором, — упрекнул ее Массимо. — Мы добрались до безусловного права мужчины не разбираться в винах и в нумизматике.
Анна Карла понимала, что разговор о правах мужчин возник не случайно. И эти двое ведут себя точно заговорщики, точно они подвергаются политическим преследованиям. Но почему так? — с горечью подумала она, вежливо отказавшись от сыра, который Роза поднесла ей на подносе.
— А в последнее время появились еще и знатоки сыра, — сказал Сантамария, положив на тарелку ломтик Горгонцолы.
— Еще более опасный вид псевдокульта, — горячо поддержал его Массимо. — В этих людях не осталось ничего человеческого, это монстры, ни на что другое не способные, кроме как отличить Пиренейский шевр от Гатине.
— Да, конечно, Фарабино. И еще Саленго, Джанкарло и, увы, твоя очаровательная кузина Элизабета. И не забывай о Гарроне.
— О нет, Гарроне тут ни при чем. Он умер, погребен и в качестве примера не годится. К тому же что тебе известно, Массимо, о его гастрономических вкусах? Ты с ним когда-нибудь обедал?
— Нет, но я делаю вывод из анализа известных мне фактов.
— Какие еще известные факты? Мы никогда не знали и не узнаем, как относился Гарроне к сыру Гровьера. Теперь, господин комиссар, вам понятна его уловка? Путем дедукции делает нужные ему выводы, а потом преподносит их мне как неопровержимый факт. «Ах, ты так полагаешь? Твой Гарроне, или Бонетто, или Фарабино разделяют твое мнение!» И вот уже безапелляционный приговор мне вынесен. Нет, дорогой, твой анализ фактов слишком удобная штука. Доказательства нужны, Массимо, доказательства!
— Но ведь я позволяю тебе потом проверить мои выводы.
— В теории. На практике этого никогда не случается. Как, например, в случае с «Бостоном». Ты говорил: хорошо, я отвезу тебя к Гарроне, заговорим с ним об Америке и услышим, как он произносит это слово. При этом ты отлично знал, что я даже под угрозой применения силы не поехала бы к Гарроне. С меня было довольно фактов, которые ты подвергаешь проверке.
— Ты забываешь, что в данном случае Гарроне, увы, умер до намеченной проверки, — напомнил Массимо.
— А ведь верно! — словно очнувшись, воскликнула Анна Карла. — Мы никогда не узнаем, как он произносил слово «Бостон», бедняга.
