— Значит, Гарроне был сочувствующим? — сказал он.
— Гарроне был человеком жадным до всего нового, «экспериментатором», как он сам себя называл. И не боялся риска. Больше того, опасность его возбуждала. И в конце концов, как все прирожденные игроки, он рискнул слишком крупно, перешел допустимую границу…
О какой игре говорит Реджис? Что ему в точности известно? С такими людьми никогда не поймешь, что они скрывают от других, а что от самих себя. Они живут в мире внезапных взрывов ярости, умолчаний, экзальтации, падений и безумия.
— Но Гарроне проявлял к нам не просто любопытство, — продолжал Реджис. — Он нас понимал, мы были для него не париями, не отвратительными насекомыми, а людьми… Он нас называл «ангелами ночи». Он был поэт, идеалист и, как все поэты, поплатился жизнью…
Реджис говорил искренне, с полной уверенностью в своей честности. Эта завидная уверенность позволяет карманным ворам и домашним хозяйкам, лавочникам и министрам, знаменитым певцам и профессорам университетов прятать на чердаке памяти все совершенные ими крупные и мелкие бесчестные поступки и забывать о них легко и скоро, подумал Сантамария.
— Ну, а сколько этот поэт собирался заплатить вам, синьор Реджис?
— Что вы хотите этим сказать?
Сантамария поднял с пола проект Трессо и Кампаны и лист с разрешением на его осуществление.
— Я спросил, сколько он вам дал или пообещал, чтобы вы задержали этот проект.
Реджис посмотрел на него с горестным изумлением.
— Я думал, вы более возвышенный человек, комиссар. Но вижу, что ошибся и что вы тоже…
— Послушайте, Реджис, вы совершили серьезный должностной проступок. В течение года вы без всяких на то оснований задерживали проект Трессо и Кампаны. Это преступление, и оно может обернуться для вас несколькими годами тюрьмы. Мы с профессором Пеллегрини считаем, что вы пошли на это служебное преступление, чтобы ваш друг Гарроне смог навязать свой проект. — Сантамария повысил голос: — Что вам пообещал Гарроне в обмен?
Реджис сокрушенно покачал головой.
— Нет, на таком языке я не могу с вами разговаривать.
— Откуда Гарроне знал о существовании проекта Трессо и Кампаны? Вы ему об этом сказали?
— Да нет же, нет! — с упреком, точно он говорит с неразумным ребенком, сказал Реджис. — Однажды Гарроне зашел ко мне на службу и увидел этот проект, мне его только что принесли для визирования. Гарроне сразу загорелся желанием ознакомиться с ним. Он мне объяснил, что всегда, всю жизнь мечтал воплотить свои идеи в подобном грандиозном проекте…
— Больше он вам ничего не сказал?
— Ну, у него, знаете ли, были свои давние счеты с Трессо и Кампаной. Этот Трессо учился с ним вместе в университете, а потом, когда их интересы столкнулись, обошелся с моим другом довольно жестоко. Вот Гарроне и захотелось вставить ему палку в колеса. По-моему, это вполне простительная человеческая слабость.
— И палкой были вы?
— Я помог другу, — с достоинством ответил Реджис.
— Вы помогли ему также скопировать чужой проект.
— Скопировать, скопировать!.. Не будем клеветать на того, кто уже не в состоянии себя защитить. Гарроне значительно улучшил чужой проект, внес в него существенные, я бы даже сказал, гениальные изменения. Я вам это могу показать прямо на проекте. Ведь я тоже участвовал в создании окончательного варианта. И работали мы, если хотите знать, здесь, в моем доме.
— Гарроне надеялся, что его вариант будет принят?
— Да, у него были на это большие надежды. Переговоры с клиентом уже подходили к концу.
— Вы принимали участие в переговорах?
— Нет, Гарроне не хотел меня, так сказать, компрометировать. К тому же практическая сторона дела меня не касалась, да и не интересовала. Сделки меня никогда не привлекали.
— Вы ограничивались тем, что не давали разрешения на проект Трессо и Кампаны?
— Я ограничивался тем, что помогал другу.
Против этой брони преданности и благородных чувств лучшим оружием была вульгарность. Сантамария громко прищелкнул большим и средним пальцами.
— Бесплатно?
Реджис помрачнел.
— В любом случае я не взял бы ни лиры. Я порядочный человек.
— Так сколько же вам пообещал Гарроне, половину?
