— А я и не знала! — Девушка изумленно прикрыла ладошкой рот. — Я думала, все дядины важные бумаги в том черном чемодане. Я собиралась сама отнести его и все за ним приглядывала. Надо же быть такой неосторожной! Ведь письменный стол все время стоял без присмотра, в кузове, пока мы с шофером пили тут кофе и ждали дядю и — и Вилле.
— Такой замок может открыть и грудной младенец, — заверил Кокки, питавший глубокое уважение к грудным младенцам. — Но вам, барышня, беспокоиться не стоит. Я не думаю, что из ящика что-нибудь пропало.
— Так вот почему вы велели мне оставаться на кухне? — Девушка нахмурилась и подозрительно посмотрела на Кокки. — Если бы я знала, что вы роетесь в дядиных бумагах, вынюхиваете там что-то, как какая-то ищейка…
— Ну-ну, — примирительно сказал Палму, — ищейка слишком сильное слово, но вообще-то — да, это наша профессия, мы все трое — ищейки. За это мы и получаем жалованье. Именно за это. Кому-то нужно делать и грязную работу тоже. Так что Кокки ничего дурного не имел в виду, уверяю вас.
— Все в полной сохранности, — заверил Кокки раздраженно. — Банковская книжка господина Нордберга, на ней еще остался миллион с лишком. А в другом банке открыт счет на ваше имя, барышня, и на нем лежит пятьсот тысяч.
Но девушка не выказала никакой радости.
— Миллион и пятьсот тысяч, — она загнула пальцы. — Нет, это неправильно. Дядя успел заплатить за квартиру только два миллиона. Оставшуюся часть, семьсот тысяч, надо было внести в понедельник. Ему там вроде бы не могли сразу все выдать, у них не было наличных денег.
Кокки начинал терять терпение.
— В ящике был запечатанный конверт, — сказал он, — но позже он был вскрыт; ни денег, ни отпечатков пальцев — чужих, не господина Нордберга — там не обнаружено. Но завещание в полной сохранности.
— Завещание? — растерянно переспросила девушка. — Я понятия не имела, что дядя успел…
Она прикусила губу и замолчала; лицо у нее стало сосредоточенным и каким-то незнакомым.
— Но вы ведь знали, что дядя собирался завещать вам свои деньги? — спросил Палму.
— Знала, что мне, конечно, — подтвердила девушка. — Дядя много раз говорил об этом. Из-за ребенка. Но с этим можно было не спешить. И потом, я думала, что лучше будет, если дядя оставит все ребенку…
— Но завещание уже составлено. В вашу пользу! — обрадованно сказал я.
Кокки кивнул.
— Слава Богу! — воскликнул я облегченно: приторно-благочестивый голос портного Похъянвуори еще звучал у меня в ушах.
Но барышня Похъянвуори, несмотря на все это, выглядела невеселой. Она поймала взгляд Кокки, и в ее глазах был не упрек, нет, но какое-то, скажем, удивление.
— Послушайте, — сказала она, снова загибая пальцы, — но ведь там, насколько я понимаю, должно было быть много денег. Дядя должен был заплатить эти семьсот тысяч, а со своего депонентского счета — чтобы не платить штраф — он мог снимать не больше двухсот тысяч в месяц. Заплатить надо было непременно, иначе начислили бы пени за просрочку, а дядя был очень бережливым. Не скупым, нет-нет, но… Еще у него должны были быть кое-какие давние сбережения. И я, правда, не понимаю… — Девушка закусила губу и снова внимательно посмотрела на Кокки. Потом она перевела взгляд на чемодан, стоящий в углу. — Давайте посмотрим там, — предложила она.
Мы посмотрели все вместе, но в чемодане ничего не оказалось. Кроме ношеных вещей, белья старика и коллекции марок. Никаких конвертов. Вообще никаких бумаг.
— Но выигрыш, ведь дядя получил пять миллионов! — снова начала считать девушка. — За квартиру он заплатил наличными. На банковских счетах у него миллион пятьсот тысяч. Хотя там должны лежать и его собственные сбережения. Послушайте — в любом случае не хватает полутора миллионов. Или по крайней мере этих семисот тысяч, которые дядя должен был внести в понедельник наличными.
Она вопросительно посмотрела на Кокки. Я тоже взглянул на него. Боже мой, подумал я, ужасаясь.